– Получается, что живость людей состоит в том, что бы слышать других? – Философ обдумывал полученную информацию.
– Что бы слышать, видеть, замечать. Себя, других, происходящее вокруг. Ведь даже самый маленький камень, брошенный в озеро, приводит в движение весь объем воды. Что уж говорить о сказанном человеком, или сделанном. А трупы ничего не слышат, не видят, не замечают. Они легли в могилу своего эго, их движения ограничены размером гроба, а радость бытия темнотой подземелья.
– То есть это люди, которые не могут выйти за пределы своего кокона?
– Это люди, которые не хотят оттуда выйти. Потому что так они чувствуют себя, как ни парадоксально, значимыми. Им кажется, что дожив до определенного возраста, устроившись на работу, сев за руль, родив детей, они все в жизни прошли, все видели и все знают. И ни один из них, искренне, никогда не скажет: «Какой же я придурок!». Живой человек уже годам к двадцати-двадцати пяти понимает, что он придурок, а к тридцати-тридцати пяти понимает, что навсегда им останется. Еще несколько лет уходит на осознание радости от такого положения дел и наконец-то наступает гармония.
– Но почему придурок-то?! – Мозг как всегда отказывался принимать такие условия игры.
– Умничка, ничего личного, – Люба засмеялась, – мир настолько богат и многогранен, что ни один нобелевский лауреат, известный философ или ученый, а так же все они вместе взятые не постигнут и половины вселенского знания, не поймут и малой части Божественного замысла.
– Зато какая радость идти по пути познания! – Философ уже прошел свои стадии взросления.
– Вот именно, информационное поле открыто всем. Жаль, что желающих постигать истину мало, критически мало. Даже самые близкие люди зачастую окутаны своим эго так, что родные становятся чужими.
– Любань, а как ты думаешь, люди, когда встречаются – это для чего-то, это предопределено? – Мозгу давно не давал покоя этот вопрос, но никак не получалось сформулировать на него ответ. Где-то, казалось, встреча ничего не значащая превращалась во что-то основательное, а когда-то люди, с которыми живешь долгие годы, как будто растворяются в пространстве и исчезают бесследно.
– Как объяснял Эдгар Кейси, все ближнее окружение в тех или иных жизнях люди родные. Когда-то их называют братьями и сестрами, когда-то женами и мужьями, когда-то лучшими друзьями, детьми, любимыми. Но люди эти всегда родственные, – Фил не мог упустить возможности озвучить свои познания по этому вопросу.
– То есть, ты хочешь сказать, что твой сын в прошлой жизни, возможно, был твоим отцом?
– Это не я, Это Кейси. Но я с ним согласен.
– Так и что, Фил, люди, которые не есть часть твоей семьи, но пересекают твой путь тоже не случайные?
– Думаю, не случайные.
– И все-все проходили в прошлых жизнях? – Мозг пытался разложить информацию по полочкам.
– А вот тут подробностей нет. Пойдем, пройдемся. Люб, идешь с нами?
– Да, сейчас, фотик захвачу.
Люба, Фил и Умник вышли на поселковую дорогу. Слева от них возвышался красивый зимний лес, ставший непроходимым из-за большого количества снега, выпавшего за месяц. Справа взору представали старые дачи с резными наличниками и занесенными воротами. Зимой в поселке жили всего в двух домах, поэтому прогулке не мешали ни случайные машины, ни приветственные окрики соседей. Люба с удовольствием фотографировала нависшие под тяжестью снега лапы старых елей и ветки орешника, случайно попавшую в кадр белку и вьющуюся белой лентой дорогу шириной не более двух метров и отбортованную высокими сугробами. Тишина зимнего леса была восхитительна.
