– Взяли продуктов у тёщи, едем домой, – отвечает рубежанин. – А что её стеснять?
«Ну да, комфорт тёщи превыше всего», – думаю.
Желающих уехать гораздо больше. Сотни людей ждут эвакуации во дворе северного квартала. В первую очередь военные с красными повязками (отличительный знак наших войск на передовой) вывозят детей и стариков. Журналисты столпились вокруг пожилой пары. Женщина рыдает, рассказывая об обстрелах, и зачем-то показывает корреспондентам свой украинский паспорт.
– Вы украинцы, – замечает один из корреспондентов. – А что ж… украинская армия по вам бьёт?
Бедная женщина слышит лишь начало фразы «вы украинцы, а что ж…» и тут же начинает оправдываться:
– Нет… Это… – отвечает она задыхаясь. – Я русскоязычная, украинская, родилась в России…
При этих словах женщина тычет себя в грудь паспортом и мотает головой:
– Так что… тут… предки… земля… – говорит она сквозь слёзы.
– Шура, не плачь, – успокаивает её муж.
Почему она думает, что мы будем относиться к ней хуже только за то, что она украинка? – думаю я. Неужели их так настроили, запугали нами, россиянами? Или она просто не знает, чего от нас ожидать?.. Надеюсь, скоро её опасения развеются.
– Держу, держу, держу, – говорит боец, подсаживая молодую женщину в кабину военного грузовика. Рядом стоит её маленькая дочка. Просовываю ей плитку шоколада (после первого выезда в Рубежное я понял, что нужно всегда иметь при себе набор сладостей, хлеба и сигарет). Она берёт подарок и смотрит на маму, смешно изображая изумление.
– Щоколядка! – в тон ей будто бы удивляется воин, подхватывает ребенка на руки и со словами «полетели-полетели» сажает её к маме. – На военном КамАЗе поедешь!
Но не все способны дойти до точки сбора. От знакомой петербурженки узнаём, что в Рубежном находятся её бабушка с дедушкой-инвалидом и они не могут покинуть квартиру. Это на соседней улице, но журналисты туда не суются. Рядом горит многоэтажка после попадания снаряда. Мы берём в сопровождение двух ополченцев – «Леху» и «Маэстро», последний – дирижёр Луганского музыкального театра, и идём выручать стариков.
– Идти быстро, не кучковаться, мобильную связь отключить, – дирижирует нами Маэстро. – Телефонами не играться. Там, где «мобильных» много, туда начинают шмалять.
– А нас сейчас могут увидеть? – спрашиваю его.
– Надо надеяться, что не увидят, – словно в шутку заявляет сопровождающий. – Надо надеяться на лучшее и радоваться жизни.
– А какие радости здесь есть? – продолжаю допытываться у ополченца. – Понимаю, что не те условия, но мы же люди…
– Солнце светит, покушать приготовили, отогрелись и всё хорошо! – отвечает Лёха.
Находим нужный дом и квартиру пенсионеров. Они сначала недоверчиво смотрят на нас, потом, поняв, что мы свои, спешно собираются.
– Саша, Саша, давай на выход. Давай!! – кричит Лидия Дмитриевна мужу.
Выбегаем из дома, подгоняем машину, втискиваемся туда чуть ли не всемером.
– Это ад был! – вздыхает бабушка. – Дом двихтел и вот так шатался. Клянусь вам Богом!
Какое интересное определение – «двихтел». То ли это что-то местное, то ли бабушка от переполняющих её эмоций случайно придумала новый глагол.
Мчимся. Обгоняем «жигули» с прицепом – в кузове сидят женщины и дети. Через полтора часа в мирном Старобельске передаем спасённых пенсионеров в руки их украинских родственников. Встречают нас, правда, не восторженно. Завидев камеру, женщина машет на нас руками:
