Дневники из гимнастерки - страница 10

Пули свистели, и продолжали захлебываться немецкие пулеметы, но на них почему-то я не обращал внимания, а смотрел, как падают подбегающие к кювету бойцы, а один здоровенный детина извивается, как змея, словно у него не было костей: несколько раз приподнимался он на ноги, и у него возле подбородка надувался кровяной шар подобно мыльному пузырю.

Я, как бы очнувшись, приподнялся и поковылял к дороге, но нога завязла в грязи, и я опять упал. Пулеметы все еще били, и на дорогу никто не выбегал. Поле стонало, раздавались крики наших раненых бойцов о помощи. Попытался вытащить из грязи ногу, так очередью пуль отбило каблук на моем сапоге, и меня обрызгало грязью. Выждав, я хотел поползти, но по мне снова ударил пулемет длинной очередью. Кругом с остервенением летели пули, откинутую полу шинели почти отрезало.

Постепенно огонь стал утихать, и день – клониться к вечеру. По полю начали раздаваться выстрелы, а затем и немецкая речь, которая все время приближалась ко мне. Это противник добивал раненых и мародерствовал, обыскивая убитых. Почувствовав, что я не смогу уйти, стал безразличен, и что-то подсказывало, что надо застрелиться. Вытащил наган, а потом…

Не знаю, но я потерял сознание или как-то забылся, но почувствовал, что проснулся и увидел лежавший рядом наган. Обозвал себя дураком за проявленную слабость, так как еще можно было биться, имея автомат, наган и две гранаты.

Показалось человек пять немцев. Я рывком поднялся и, опираясь на автомат, перебрался в кювет, поросший травой. Немцы, увидев меня, остановились, но я в это время, стоя, выпустил по ним очередь из автомата и бросил гранату. Опираясь, медленно пошел по кювету. Они загалдели и затем открыли огонь из автоматов. А я иду и смотрю, как падают перебитые пулями кустарники. Как они не попали в меня – не знаю. Но вскоре прекратили по мне вести огонь.

Быстро сгущались сумерки. Вышел на обочину; на пути попалась разбитая пасека, валялись поломанные рамки с сотами, полными меда. На ходу взял кусок вощины с медом и стал есть, как вдруг пчела ужалила меня за язык, и он начал быстро опухать, не помещаясь во рту.

Кругом не было живых бойцов – одни убитые… Подумал, что вот так же лежит и полковник комдив Иванов.

Слева был лес, по которому мы шли, а справа раскинулось болото. Я раздумывал, куда мне идти… Недалеко увидел танк Т-34, и около него возился в комбинезоне человек. Подошел к нему. Закончилось горючее, и ехать на танке было нельзя. Танкист пытался сломать танк, но не получалось. Увидев у меня гранаты, попросил одну и бросил в ствол пушки. Раздался небольшой взрыв, ко мне подошел танкист и сказал, что теперь можно уходить. Он подал мне руку и помог подняться. Это был старшина, по возрасту чуть старше меня. Взял у меня автомат, а я оперся о его плечо, и мы пошли через болото.

Он сказал, что здесь многие наши прошли. Было темно, впереди поднимались в небо осветительные ракеты, и раздавалась трескотня пулеметов. Ноги утопали в тину, я спотыкался о кочки, погружался в воду то по колено, то по пояс, а иногда попадали в какие-то ямы по шею. Он вытаскивал меня, и снова шли в обнимку. Нога не болела, так как я ее просто не чувствовал; она была мешающей колодой.

Вышли на сухое место и спрятались в кустарнике. Мы видели, что здесь бросали ракеты, и слышны были шорохи. Между собой договорились, что я, держась левой рукой за него, правой буду держать наготове наган, а он под правой рукой – автомат, а в левой руке – электрический фонарик. При встрече он освещает, и, если это немец, молча стреляем.