Дневники из гимнастерки - страница 9

В одном месте противник пытался замкнуть кольцо: он был остановлен, но ввиду предстоящего отхода меня с ротой – вернее, это уже была небольшая группа – послали вперед по маршруту отхода. Шли по лесной дороге измученные, сильно уставшие, уже много дней не спавшие, грязные и оборванные. На мне была гимнастерка, выданная еще в училище, порванная на плечах; целым был один воротник с петлицами и кубиками; на сапогах остались голенища и каблуки, а пальцы торчали наружу.

На большой поляне, проходя недалеко от дома лесника, увидели стоящего на крыльце генерала, высокого роста, в полной форме, в шинели с бордовой подкладкой. На поляне – разостлан аэродромный знак. От свиты, пошатываясь, к нам подошел хорошо одетый, в кожаной куртке, побритый командир и с ходу заплетающимся пьяным языком начал кричать: «Бежите, паникеры, не можете сопливых немцев побить, трусы!» Подбежав ко мне, стал кричать: «Расстреляю!» – и схватился за пистолет.

Но одному красноармейцу, наверное, надоело это представление, и он ударил этого бравого командира так сильно, что тот свалился, и пистолет улетел метров на пять. В это время подбежал второй командир и от командующего извинился за поступок первого офицера. Вот такая «ценность» на самолете улетела. А какой командующий стоял там – не знаю.

19 октября 1941 года.

Это была Курская или Орловская земля. Комдив при постановке задачи называл населенный пункт Ясная Поляна. Это был последний рубеж прорыва, в нем участвовала только одна пехота с винтовками и автоматами, не было даже пулеметов. Возможно, в другом месте, левее, были сосредоточены основные силы и техника. Но в нашей группе не было даже наименований полков и батальонов. А был один отряд, человек двести-триста, который возглавлял командир дивизии, полковник Иванов.

Утром стоял туман, было сыро, трава покрыта инеем. Комдив Иванов шел впереди с несколькими бойцами, за ними шел я со своей группой, в колонне по два, соблюдая полную тишину. Миновали домики, пошли огородами, перелезли через изгородь, зашли в лес, поднялись на возвышенность и шли, не выходя из леса. Пройдя приличное расстояние, полковник собрал нас, командиров, и поставил перед нами короткую задачу: направление атаки, интервалы друг от друга и сигнал.

Мы оказались на правом фланге. Впереди и справа местность была открытой: это было скошенное пшеничное поле, дальше проходил шлях, обсаженный ивой, а за дорогой над болотом стоял нависший туман. Рассчитывали, что противник затаится вдоль дороги в кюветах, заросших кустарником. Без всякой огневой подготовки дружно пошли в атаку. Она напоминала психическую атаку. Но мы ошиблись и крепко поплатились.

Впереди нас не было немцев, пулеметы стояли на правом фланге в 200–300 метрах. Как только мы выбежали на половину поля, противник по нам открыл невероятной силы пулеметный огонь, который косил нас, как сенокосилка траву. Мертвые и раненые падали, а живые сами бежали к дороге на кинжальный огонь.

Я как будто зацепился за колючую проволоку, упал и не понял отчего, но потом боль ударила в ногу, и как бы все тело парализовало от пронзительной боли. Мгновенно наступило какое-то безразличие и сильная усталость. Нога в сапоге потеплела от крови. Умом понимал, что надо забинтовать ногу, но зачем-то сел на кучку земли, вырытую кротом, и стал с удивлением рассматривать, как точно пуля зашла и вышла посередине простроченного хлястика сапога. Только потом я достал бинт, но нога уже раздулась, и пришлось разрезать голенище сапога и накладывать повязку сверху брюк.