Дневники из гимнастерки - страница 13

Про Москву ходили всякие слухи, но мы знали, что там идут сильные бои.

Мы двигались к месту сосредоточения, к станции Ливны. Не считая отдельных перестрелок с пересекающими мелкими подразделениями противника, боев у нас больше не было.

Большие и мелкие бои уносили жизни наших бойцов. Сам характер боев при отходе войск, особенно от реки Десна, изменился. Командованию даже в составе дивизии редко удавалось организованно, с артподготовкой, вести прорыв или наносить контрудар и оборону.

Инициатива боев перешла на командиров подразделений и даже на небольшие группы красноармейцев. Это они в создавшейся обстановке принимали решения и становились на пути рвавшихся на восток фашистов. Стояли насмерть, обороняя села, возвышенности, перекрестки и дороги. Бились как могли, надеясь только на себя. Умирали, но уничтожали силы противника.

От Десны, когда с ротой догонял дивизию, потом трижды пришлось принять подобный бой: хотя могли обойти и уйти от противника, а все же принимали бой, и красноармейцы не роптали, а с честью и мужеством сражались. Всегда кто-то из нас навеки оставался лежать на этих клочках обожженной пороховым огнем земле.

Наверное, и немцы оставались лежать на земле убитыми и ранеными. Все больше и больше у немцев появлялся страх и медлительность в продвижении вперед.

Особенно мужественно, с большой отвагой, стойкостью и преданностью Родине сражались москвичи из рабочих. Настоящие надежные солдаты, не то что многие сумские украинцы. Поэтому было не удивительно слышать звуки боя во всех направлениях. Как будто кругом идут бои и нет больше прохода. Но там бьется наш Советский народ, и значит, есть выход.

На станции Поныри был небольшой привал на привокзальной площади. Двери и окна вокзала были открытыми, и по перрону ветром гоняло бумагу и мусор. Вокзал не работал, и уже успели поржаветь рельсы. Стояла угнетающая тишина, и жителей было не видно, только около горящего элеватора маячили люди.

Все же один старик появился, долго смотрел, что-то обдумывал, затем спросил: «Солдатики, где же вы остановитесь? Неужели вы до нас пустите Германца?» Но, увидев наши палки-костыли, покачав головой, прошептал со вздохом: «Наверное, сил нет, но убежден, что погоните вы его обратно». Еще немного постоял и молча ушел, а потом вернулся и дал немного меда.

Подъезжая к станции Ливны, на обочине увидели столитровые железные бочки. Сибиряк обследовал их и, заулыбавшись, закричал: «Спирт!»

Взвалили одну бочку, немного проехали, а потом он вдруг остановил лошадей и говорит: «Возможно, спирт отравлен, а мы его везем! Попробую, я знаю, как определить». Налил в котелок и с аппетитом начал пить. Закашлялся и остаток выплеснул на землю, проговорив, что мы, командиры, еще нужны будем. Сидел молча, затем запел и погнал лошадей, приговаривая, что спирт хороший.

На станции Ливны дымилась откуда-то взявшаяся походная кухня, и возле комиссара стояли железнодорожники, говорившие, что со станции все отправлены, остался неисправный паровозик и несколько вагонов. Пообещали раскочегарить. Везде лежало много убитых красноармейцев.

При раздаче пищи я сообщил комиссару, что есть бочка спирта. Он сначала запретил кому-либо об этом говорить. Затем спросил, а не отравленный ли спирт. Сибиряк тут же оказался рядом со мной и с улыбкой сообщил, что результат проверил на себе. И ему было поручено раздать всем спирт.