Дневники. Я могу объяснить многое - страница 9
Больше мне о своем характере рассказать нечего.
Я – самый обыкновенный человек. Я не считаю себя гением. Мое отличие от других людей заключается лишь в живости и остроте ума. Нельзя сравнивать остроту ума с гениальностью. Гениями были Ньютон и Фарадей.
Мои родители
Отец мой, Милутин Тесла, в юности хотел быть военным по примеру своего отца. Как и всем мальчикам ему нравилась военная форма и прочие военные атрибуты. Но в офицерской школе он быстро познакомился с изнанкой военной службы и задумался о правильности своего выбора. Решиться уйти из школы ему было трудно, он боялся разочаровать моего деда Николу, обладавшего весьма строгим, если не сказать – свирепым, характером. Дед и представить не мог, что сыновья – отец и его брат Иосип – не пойдут по его стопам. Точно так же спустя много лет мой отец считал, что я непременно должен стать священником. Отцу помог случай. Один из его товарищей был несправедливо обвинен в воровстве. Отец, имевший обостренное чувство справедливости, вступился за товарища и надерзил начальству так сильно, что его собрались выгнать, но не успели – отец сам покинул школу и поступил в семинарию.
Отец очень много читал. Знания его были поистине энциклопедическими. Не было, кажется, области, в которой он не был бы сведущ. Хорошая память позволяла ему запоминать раз прочитанное навсегда. От отца я унаследовал его память и жажду к знаниям, а живость ума получил от матери. Моя мать Джука сильно уступала в знаниях своему мужу, но в том, что касалось живости ума, превосходила его во много раз. Она постоянно что-то придумывала, то очередное приспособление для печи, то для прялки, то для ткацкого станка. Если ее спрашивали, как она это делает, мать отвечала: «Не знаю, само в голову пришло». Она так и не выучилась грамоте, несмотря на то что была дочерью священника. Мой дед по матери, Никола Мандич (оба моих деда носили это имя и меня назвали в их честь), был странным человеком и настоящим домашним тираном. Мандичи жили в Грачаце, где был сербский православный приход, но не было сербской школы. Если чья и была в том вина, так это моего деда, потому что ему первому следовало добиваться открытия школы. Но он этого не делал и также не желал, чтобы его дети ходили в немецкую школу. Самостоятельно обучать детей по примеру других образованных людей он тоже не желал. В результате сыновья его все-таки учились в немецкой школе, поскольку мужчине нельзя без грамоты, а дочери не учились нигде. Мать мало рассказывала о своем отце. Я больше знаю о нем со слов младшего брата матери владыки Николая, митрополита дабробосанского и зворникского (до пострига его звали Петром). В доме деда всем, кроме него, жилось несладко, поэтому мать, не раздумывая, согласилась выйти замуж за моего отца, несмотря на то что совершенно его не знала. В отличие от хорватов у сербов всегда было принято спрашивать согласия девушки на брак, и большинство браков заключались если не по любви, то, во всяком случае, по взаимной приязни.
Несмотря на отсутствие какого-либо образования, мать была единственным человеком в нашей семье, который интересовался моими изобретениями. Она не просто интересовалась, как интересуется делами сына любая мать, но и пыталась вникать в их суть. В каждом письме домой я описывал для матери то, чем я сейчас занимаюсь, стараясь делать это как можно проще. Сестра Марица, через которую мы общались, смеялась надо мной, потому что о своих делах я писал несколько строчек, а о проблемах, над которыми работал, мог написать несколько листов. Не раз во время составления очередного отчета для матери меня посещали ценные мысли. Казалось, что это мать издалека благословляет меня.