– Здорово, что ты приехала.
Я говорю тихо, да еще и уши у Эвелин наполовину в воде. Она не отвечает – наверное, не слышит. Потом вздыхает, но не от усталости или огорчения – это вздох счастливого человека, который просто не может сдержать эмоций.
Через секунду она эхом откликается:
– Здорово, что я приехала.
Она открывает глаза и смотрит на плывущие над нами бесконечные облака. Кожа у нее в мурашках от холода; еще не сезон, июньская вода не прогрелась, ей далеко даже до приятно прохладной июльской температуры, не говоря уж об августовской воде, полностью пригодной для купания. Полоска полупрозрачных красноватых водорослей проплывает мимо бедра Эвелин и возвращается с волной обратно, откуда пришла.
У меня вдруг само собой вырывается:
– Я по тебе скучал.
В тот же миг меня охватывает паника. Это прозвучало слишком дерзко – раньше мы так не разговаривали. Может, она вовсе не изменилась и не поймет меня. Или, наоборот, стала совсем другой. Наверное, не надо было ничего говорить, пусть бы и дальше качалась себе на волнах под облаками.
Эвелин меняет положение тела и теперь плещется рядом со мной.
– Слушай, Джозеф…
Она улыбается и склоняет голову набок, Томми тоже так делает, и при мысли о нем у меня внутри все сжимается от чувства вины.
– Только не говори мне, что из-за того, что я приехала домой в образе леди, ты вдруг собираешься вести себя как джентльмен.
– Ну то есть…
Я щурюсь, радуясь яркому солнечному свету: пусть думает, что я красный из-за солнца.
– Мы с Томми… Нам обоим тебя не хватало.
– Хмм… – Эвелин приподнимает брови. – Если бы я не знала тебя как облупленного, я бы подумала, что ты в меня влюбился.
Она замолкает и не сводит с меня глаз, в которых сегодня больше синевы. Я открываю рот, но не могу произнести ни слова. Она хохочет, перехватывая мой виноватый взгляд.
– Да ладно, шучу, расслабься! – говорит она и ныряет под воду.
Тут я вижу, что к нам приближается Томми, рассекая волны мощными, ровными взмахами. Доплыв до нас, он встает на ноги.
– Ничего так водичка, бодрит!
Он сильно трясет головой, чтобы вылить воду из ушей.
– Ну что, пойдем?
– Не-не-не! Ни за что! В воде так классно. Не буду выходить.
Эвелин дрыгает ногами, как русалка, попеременно сгибая и разгибая пальцы ног.
– Не то что в школе: сидишь за партой и учишь, какая вилка для какого блюда и как лучше встречать мужа после долгого рабочего дня.
– Муж? У тебя?!
Томми окатывает ее водой.
– Неужели вы и правда учите такую фигню?
– Увы.
Эвелин поднимает руки и закручивает мокрые волосы в узел на затылке.
– Ну а вообще тебе там что-нибудь нравится? Что-то полезное ведь есть? – спрашиваю я, стараясь, чтобы это прозвучало непринужденно.
Один локон выбивается из узла, и мне невыносимо хочется его потрогать.
– Выходных с Мэйлин мне точно будет не хватать. Мы везде-везде с ней ходили: и на стадион «Фенуэй», и в Музей изобразительных искусств… А, еще! Иногда она просто наугад выбирала число, и мы проезжали на троллейбусе именно столько остановок, потом выходили и шатались по округе. Она вообще бесстрашная.
– Ясно, что там гораздо интересней, чем здесь, – заключает Томми.
– Да ладно тебе. И здесь нормально, – возражаю я.
– А в самой школе по большей части было ужасно. Правила хорошего тона, шитье, стиль одежды… Фу, даже вспоминать тошно. Меня спасало пианино. Я много играла, и Мэйлин со мной индивидуально занималась. Вот это было замечательно.
