Дни святых страстей - страница 8
Аутодафе.
– Мрачновато как-то, – я закряхтела, пытаясь дотянуться до графина воды.
В таком принудительном тоне не приглашают вести спиритические сеансы.
– Мы, что, ролями поменялись? Это же я тебе разъясняла!
Вода ошпарила сухие губы. Деревья закутались в ночь и как малые дети делали вид, что спят. Запальчиво следили. Я прислушалась к себе, перебирала воспоминания, искала новое или забытое, но ничего такого не было. Только моя жизнь.
Зачем тебе мои воспоминания?
Я села за туалетный столик. Боже, ну и чудище, волосы растрепались, под глазами усталость и тревога.
– Чтобы понять, как тебя отпустить.
Уже думаешь, как от меня избавиться?
– Ты знаешь, что я думаю. Ты тринадцать лет молчала, даже имени не говорила. А теперь вдруг всполошилась. Кто тебя здесь держит? Кто не может отпустить? Послушай, это очень очевидно, что из-за этого человека ты предложила слияние.
Тогда зачем ты согласилась?
Провела пальцами по лбу, коснулась волос. Чувство потерянной реальности щекотало кожу, и я словно впервые смотрела на всё вокруг – и на себя.
– Затем, чтобы ты наконец обрела покой.
Хоть о слиянии сознания с духом писалось во многих книгах, я заключила, что никто из авторов не пробовал это на себе. Они совершенно обходили стороной вопросы, возникавшие после обряда. В каком числе говорить о себе – вас же теперь двое, а тело одно? Как думать о втором сознании, если оно всегда тебя слышит? Как быть с приватностью?
На последний вопрос ответ напрашивался сам собой: никак.
Она не просто вернулась в материальный мир, но заполучила тело – и хоть оно ей не подчинялось, чувств и ощущений было так много, что она с трудом справлялась. Это как после простуды понять, что нос больше не заложен – и окунуться в букет полевых цветов всем лицом. Запахов так много, что голова начнёт кружиться.
Зачем такое вульгарное платье?!
Как выяснилось, моё чувство вкуса ей не нравилось, гардероб не подходил, душилась я дурными пересладкими запахами, а ещё спина болела и ломило в висках.
– У тебя устаревшее представление о моде! Те платья, о которых ты думаешь, не носили уже лет двадцать, моя маленькая.
То, что она обозвала вульгарным, для повода было в самый раз: я иду не на спиритический сеанс, а на конкурс способностей. Алое платье, угольно-чёрные волосы, серые глаза – я остро чувствовала, какие мы непохожие с той, что сейчас сидела подле моего сознания.
Почему-то в голову упорно лез вчерашний хороший господин со снежным взглядом, и я не понимала, кто о нём думает. Рассудочный вопрос: я смогу заглянуть под туман?
Сможешь.
Она дрогнула голосом, отвечая. Я не стала лезть. У нас обеих было навалом тайн.
Мне это уже не нравится.
Я прекрасно её понимала. Мне не по себе становилось при виде особняка Розовского. Оправив тяжелые юбки, я поднялась на крыльцо, и тут, опережая мой жест и звонок, дверь открылась. Лакей, безликий, высушенный, с тростниковыми пальцами поклонился:
– Госпожа Ванда. Вас ждут.
Голос – будто говорит сквозь полую бамбуковую трость. Переступая порог дома, я словно отрезала от себя возможность отказаться от мнимой решительности и совершенно искренней неосмотрительности. Как Алиса одним махом сиганула в кроличью нору, так и я почувствовала, что у меня перехватывает глотку. Паника тонущего – смрад, сильнее прежнего, заливался мне в глаза и ноздри – хлопнула по ушам и оглушила.