Ни то, что он живет от меня не в трех кварталах, как я думала, а всего через каких-то пять домов.
Пять домов, которые я миную каждый божий день, отправляясь в лесопарк на утреннюю обязательную тренировку, а потом уползая обратно.
Сегодня утром я тоже проходила мимо его дома со своими скандинавскими палками и даже видела свет на втором этаже, и, кажется, мужскую фигуру у распахнутой двери на балкон. Но решила, что это кто-то из уже приступивших к работе отделочников. Хотя сердце все равно в тот момент неровно и испуганно забилось, и я, сама себя не понимая, смущенно отвела глаза, ускорив, насколько возможно, шаг.
А теперь вот думаю, что чутье меня не подвело, и реакция такая была не зря...
- Дочка, давай встать помогу, - предлагает отец, неправильно истолковывая мое долгое сидение на кушетке в коридоре.
- Нет, пап, всё в порядке, я сама, - но всё-таки опираюсь на его крепкую руку и так, окруженная заботой отца, которая придает сил, захожу в зал.
В том, что здесь будет половина деревни, я не ошиблась. Хоть и все уместились лишь за одним большим столом и не стали пододвигать второй, как это принято на большие праздники, в гостиной всё равно яблоку негде упасть. Душно, весело, пьяно, сытно, шумно - ядреный знакомый коктейль, пропитывающий всё вокруг.
- О, Теймураз, Нина, Гуленька, садитесь, садитесь! - нестройно орут гости, большинство из которых мои близкие и дальние родственники.
Вокруг нас, только вошедших, начинается суета. Кто-то встает и подходит целоваться, кто-то кричит вопросы из-за стола. Нас подталкивают к свободным местам, суетливо ищут не хватающие стулья, переставляют тарелки, гремят приборами.
А я, рассеянно улыбаясь всем и никому, воровато озираюсь по сторонам, ища глазами Лёвку.
Мне просто надо знать, где он сидит, чтобы...Не знаю...Может, чтобы устроиться от него подальше.
Но подальше, как назло, не получается.
Пока я зависаю около стола, разглядывая присутствующих, папа усаживается на предложенное ему место в конце стола и тянет меня за собой на соседний с ним стул, на который я неуклюже плюхаюсь и замираю в растерянности, потому что Лёва, препарирующий меня ледяным равнодушным взглядом, оказывается сидящим прямо, напротив. Это я его из-за гороподобного Егора Васильева, нашего общего друга детства, сразу не заметила.
Сглатываю, не зная, как реагировать. Улыбаться, кивать?
Не могу ни то ни другое. Впадаю в ступор при нем опять, как вчера в кафе во время нашей первой встречи. Да и Лёва в этот раз даже не думает быть вежливым – смотрит будто свысока, даже бровью не ведя. Словно я заспиртованный экспонат в стеклянной банке, а не живой человек, который был близок ему когда-то. Это лишает самообладания окончательно. Я и без того не сильно рассчитывала на милую светскую беседу между нами, но теперь её невозможность становится слишком очевидной.
Нас разделяют лишь метр белоснежной скатерти, тарелки с фаршированными баклажанами и пузатый графин гранатового домашнего вина, который от окатившего судорожного волнения так и хочется забрать только себе и опрокинуть залпом.
Похоже, отличные меня ждут ближайшие три часа. Под возглас папы «Ой, Лёва, здравствуй, дорогой», слабовольно тянусь за вином.
10. 10. Гулико
Мои пальцы сжимаются на горлышке графина, когда сверху их неожиданно накрывает мужская рука.
Лёвина.
Словно током прошивает. Сердце предательски пропускает удар. Вскидываю на него взгляд и встречаюсь с совершенно ледяными серыми глазами, которые он моментально отводит, следя за тем, куда сядет моя мать. Не знаю, специально или случайно, но бабушка Марина уводит её на другой конец стола. Более далекое место от нас и не придумать. У Лёвки чуть заметно дергается уголок губ в понимающей ироничной улыбке, а потом он снова смотрит на меня.
