Уилл осторожно помог мне снять пуховик Виктории и повесил в белоснежный шкаф у дверей. В джинсах и свитере я не вписывалась в убранство поместья, как чёрный квадрат Малевича не вписывается в выставку портретистов.
Больше десяти минут он водил меня по комнатам, рассказывая о каждой вещи так, словно сам её покупал. Я ходила следом послушной овечкой и с восхищением разглядывала интерьер, так мастерски воплотивший в себе устаревшую классику и современный стиль.
Обойдя весь первый этаж, Уилл повёл меня наверх по широкой винтовой лестнице. Стену над нами украшали полотна неизвестных мне художников и репродукции известных во всём мире. И если сам дом производил на меня впечатление, то этот набор рисунков, принятых за шедевры живописи, меня разочаровал.
– Вам не нравится? – Спросил Уилл, почувствовав кислоту в моём выражении лица. – Вы смотрите на картины так, словно это каракули детсадовцев.
– Извините, Уилл, но… Для меня так и есть.
– Вот как! – Удивился он, но скорее с любопытством, чем с оскорблённостью. Впервые в жизни мне попался водитель, который, казалось, разбирается в искусстве не хуже меня.
– Не то, чтобы я какая-то там зазнайка. – Поспешила оправдаться я, разглядывая копии «Синих столбов» Поллока, «Девушки перед зеркалом» Пикассо и «Стакана на столе» Брака. – Но для меня картина – не игрище бессмысленных мазков. Говорят, художник пишет так, как видит, но для меня мир совершенно не такой.
Я махнула рукой на абстрактные изображения буйной фантазии великих мастеров, но не разделяла их творческой оригинальности.
– Мне нравится красивый и понятный мир. Где дерево выглядит как дерево, а женская фигура, как сочетание изгибов тела, а не набор фигур для урока геометрии.
Если бы я раньше отвлеклась от своей пылкой речи, то заметила бы, как мой спутник улыбается и даже не смеет перебивать.
– Надо показать вашему боссу настоящее искусство. – Осмелела я, забывая о такте и воспитанности приглашённого гостя. – Шишкин, Айвазовский, Чёрч, Кёйп, Тёрнер. Как они могли повторить каждый штрих природы! Если присмотреться, то можно заметить, как на их полотнах колышется море или шелестит листок. Они оживляли картины. А ваш мистер Максвелл, похоже, просто следует за модой и скупает то, что по неведомым причинам сейчас в цене.
И только ляпнув это вслух, я резко прикусила язык и сильнее прижала к себе папку с портфолио. Уилл молчал, но улыбался, и только эта кривоватая улыбка позволяла мне понадеяться, что он не разозлился за слова о хозяине дома и не побежит ябедничать ему, а завтра я не сяду в самолёт и не полечу восвояси.
– Простите, ради бога. – Опомнилась я. – Прозвучало так, словно я не уважаю великих художников и считаю себя лучше них, но это не так. Я – профан в сравнении с их величием, но просто не разделяю их стиль. – Щёки прожгло стыдом, и наверняка они стали цвета «бентли» мистера Максвелла. – Не хотела быть грубой, просто… я всегда немного расхожусь, когда говорю об искусстве.
– И именно поэтому мистер Максвелл обратил на вас внимание.
– Что? Но как же он мог об этом знать? Для этого нужно было хотя бы поговорить со мной.
– Идёмте. – Вместо ответа Уилл указал ладонью наверх.
Всё это было слишком странно и слишком интригующе. Мы вошли в библиотеку, где справа рядами стояли стеллажи с книгами, а слева у панорамного окна и выхода на балкончик разместился круглый столик и два кресла, прямо под очередной галереей непростительно дорогих картин. Для нас с мистером Максвеллом уже принесли поднос с кофе, разлитый по фарфоровым чашкам с мраморным узором. Чашки только две, так что Уилл исключался из этой формулы. Рядом разместились сахарница со щипчиками, конфетное ассорти в милой вазочке, фрукты, нарезка сыров и десерты, которым я не знала названия.
