Если эльфёныш и покривил душой, то самую малость. Монина мама и впрямь обладала талантом вытягивать из собеседника всю информацию. Даже ту, о которой бедняга предпочел бы умолчать.
Сам Армейский Лев, как и всякий следопыт, превосходно умеющий противостоять подобного рода штучкам, и тот ежился под пронзительным взглядом любимой родственницы.
Ему было, что скрывать!
Мама находилась в твёрдой уверенности, что её дорогой Монечка ходит на службу с понедельника по пятницу, сидит в тёплом кабинете и кушает три раза в день. Узнай она, что дитятко с утра до ночи носится, как угорелый, по всей Аринелле без сна, отдыха, перерыва на обед и выходных дней… Да её бы удар хватил!
После жизни племянника спокойствие Мониной мамы было для генерал-полковника Кацмана превыше всего. Вот и приходилось на пару с отцом Мони, Марком, держать наивную Эсфирь в неведении относительно трудностей работы дознавателя.
***
А ещё маленький паскудник обладал удивительным даром разговаривать собеседников. Все как один чернокнижники, которых приводили на приватную беседу к стесняющемуся, нервно теребящему перо дознавателю, всерьёз этого болвана не воспринимали. И совершенно напрасно. Когда часа два спустя бандюков выводили из допросной, бедняги искренне недоумевали: как, Свараденж всё побери, они сумели не только в мельчайших подробностях поведать о совершённом преступлении, но и подельников сдать скопом?
***
Чего у молодого шельмеца было не отнять, так это мужества.
Однажды в ходе разработки очередной магической банды ему потребовалось пообщаться с некоторыми субъектами, отбывающими наказание в Мухлюндии. Но по информации, полученной от местного отделения Ордена, субъекты на контакт с дознанием совсем не шли. И даже такой талант, как аринельский коллега, обломает о них зубки.
Моня слишком хорошо знал мухлюндийского дознавателя, чтобы не прислушаться к его словам. В голове эльфёныша созрел хитрый план: сесть в тюрьму по придуманному обвинению, войти в доверие к субъектам и вызнать всё, что требуется для успешного окончания дела.
А поскольку охраной магических исправительных учреждений занимались те же следопыты, Моня ожидаемо обратился к высокопоставленному родственнику.
Генерал-полковник, как уразумел, чего от него хочет племянник, чуть не поседел. Уголовники равным образом ненавидели как гражданских, так и магических дознавателей. И узнай кто из сидельцев, чем на самом деле занимается молодой эльф, судьба Мони оказалась бы очень печальной.
– Только через мой труп! – заорал всегда сдержанный следопыт.
– Хогошо, дядюшка, – смиренно согласился племянник. – Я попгошу у дедушки Якова яд понадёжнее.
Генерал-полковник обречённо взглянул в невинные глаза эльфёныша и понял: с этого фанатика дознания станется сесть в тюрьму не за придуманное, а самое настоящее преступление.
Армейский Лев сдался.
– Матери только не говори, – буркнул он.
– Разумеется, дядюшка, – понимающе улыбнулся прохвост. Как и для генерал-полковника Кацмана, а также всякого благовоспитанного эльфа, спокойствие мамы было для Мони дороже всего на свете.
***
Благодаря стараниям генерал-полковника, Моня загремел на нары на год. Но выпустили его уже через семь месяцев «за достойное поведение» (проще говоря, когда ушлый дознаватель разжился нужной ему информацией).
Коллеги в Аринелле зубоскалили, похлопывали паренька по плечу и поздравляли с первой ходкой. Моня только отмахивался. Дело он раскрыл, и теперь все насмешки ему были как с гуся вода.
