— Интересно, — бормочу, продолжая читать. — Двадцать пятьдесят три: библиотека, двадцать… Черт! — возвращаю лист на стол и с грохотом обрушиваю на него кулак.
Я так хотела получить эту папку. А там: пошел в столовую, пошел в библиотеку, пошел в сад, через полчаса вернулся в комнату, не выходил, найден. Черт-черт-черт.
Сижу, уронив голову на руки, и молчу.
— Лер? — Костя осторожно дотрагивается до моего плеча. Не реагирую. — Ле-ра.
— У? — так и не поднимаю головы.
— А ты не думала?..
Вот теперь вскидываюсь.
— О том, что это все-таки самоубийство? — уточняю воинственно.
Он смотрит серьезно, не смеется и не ехидничает, и не похоже, что сам рад тому, что именно говорит.
— Лер, подумай сама. Да, свет в лаборатории был, и да, там кто-то что-то готовил.
— Безобидное любовное зелье, хочешь сказать? — шиплю.
— Безобидное, — кивает Костя и, видя мое негодование, уточняет: — Если убрать моральный аспект, то именно безобидное. Будь там маньяк-убийца, он мог точно так же кинуть в нас ядом. Но к нам применили простенькое зелье страсти.
Вся моя воинственность сходит на нет, а на плечи наваливается усталость.
— Это может быть любая студентка, пытающаяся добиться Князева, — говорю убито.
Не все же знают, что он сам не прочь поразвлечься с молодежью. Спорят, делят в своих мечтах. Поэтому версия о том, что кто-то из девчонок стащил рецепт и пытается самостоятельно изготовить приворотное зелье для красавчика директора, вполне себе жизнеспособна. И тогда смерть Руса — просто событие, случайно произошедшее в тот же отрезок времени. А я фантазерка, возомнившая себя следователем.
— Лер, мне кажется, он вернул книгу и пошел гулять в сад только потому, что книга показалась ему неинтересной, — Костя обнимает меня за плечи, а я так и сижу, понуро склонив голову и невидяще глядя в разбросанные на столе бумаги. — И мне тоже очень жаль, что ему было настолько плохо, а мы не заметили.
— А куда книга делась потом? — все, это последний аргумент. Больше мне нечем крыть.
— Лер, я не знаю. Может, переставили, а потом сообразили, что ошиблись.
— Но Марфа Григорьевна…
— Лер, ей лет восемьдесят.
Это фиаско. И самое гадкое то, что Холостов, кажется, прав. Я все выдумала, а потом еще и его вовлекла в свои бредни.
— Иди, — говорю, — сдай папку в архив, пока на тебя и правда не навесили всех собак.
Костя принимается собирать листки, бросает на меня взгляд.
— А ты?
— Я тут немного посижу, ладно?
— Не ладно, — чувствую, как мгновенно напрягается. — Сейчас стемнеет уже.
— Я вернусь до темноты, обещаю.
Холостов смотрит с подозрением, но не настаивает. Снова прячет папку под футболку, после чего подходит, целует меня в щеку и выходит из беседки.
Воспоминание 108
Я не сдержала слово. Уже совсем темно, когда выбираюсь из своего убежища. Думала, пореву в одиночестве, может, полегчает. Но так и не заплакала, и не полегчало. В конце концов, если бы не это надуманное расследование, я бы не познакомилась с Костей ближе. Значит, нет худа без добра, да? Прости меня, Рус, что бросила тебя одного, когда ты так нуждался в поддержке, а потом гонялась за призраками. А ведь все просто: помогать нужно тогда, когда тебя просят. Именно тогда, а не после, когда главным словом становится: «поздно».
Бреду по каменным дорожкам сада. Наша излюбленная беседка — на самом отшибе, идти далеко. Думаю, может, завернуть к Бабаю, но потом понимаю, что и ему я не слишком нужна. Дернул же меня черт потащить с собой бедное животное. Был домашний кот, а превратился в садового.
