— Станислав Сергеевич, это были вы? В моей квартире в тот день.
Смотрит внимательно. В первое мгновение его лицо изумленно вытягивается, а глаза распахиваются. Потом мгновенно прищуриваются.
— Ты помнишь?
Неужели правда он?
— А не должна? — отвечаю вопросом на вопрос. Получается, в зачистке допустили ошибку, и я не должна была запомнить ни сам факт «уборки», как это и произошло, но и «уборщика».
— Хм-м, — пауза. Жду ответа. — Ладно, раскусила, — отводит взгляд, потирает переносицу. Ему неловко, как и мне. Еще бы, обнимался со своей студенткой, утешал как мог, уверенный, что она не вспомнит. А я — на тебе. — Будь добра, пусть это останется между нами.
Киваю. Я не из болтливых, если он еще не понял.
— А вы можете, — начинаю и обрываюсь, подбирая слова. — Можете рассказать, как все было? Насколько плохо? Что я тогда на самом деле натворила?
Мне очень нужно знать. Очень.
— Примерно то же самое, — отвечает Князев, и я понимаю, что откровенные беседы окончены — не расскажет. Он, вообще, явно раздосадован тем, что моя память сберегла то, что не следовало. — Вот что, — я все еще сижу, а мужчина подходит к своему столу, открывает один из ящиков, копается, — поноси-ка пока вот это, — возвращается и вручает мне небольшой прозрачный камень на простой переплетенной веревочке черного цвета.
Беру, кручу в пальцах. Стекляшка.
— Что это?
— Блокиратор. Снимай только на занятиях, где применение магии обязательно, а ты чувствуешь, что спокойна и хорошо себя контролируешь.
Сжимаю губы. Я опасна, он прав. Послушно надеваю кулон через голову. У меня на языке так и крутится еще один вопрос: «Может, не надо, раз я такая опасная? Может, ну это все? Постоянный блок и домой»…
— Так бывает, — снова «читает» меня Станислав Сергеевич. — Ты просто очень талантлива и сейчас эмоционально нестабильна, — ободряюще кладет ладонь мне на плечо. И мне снова почти не хочется его отталкивать, но все равно напрягаюсь. — Все будет хорошо. Блокиратор больше для твоего же спокойствия.
— Спасибо, — бормочу. Чувствую себя выжатой, опустошенной, пропущенной через центрифугу. — Можно я пойду?
— Конечно можно, — убирает руку, отступает. — Сейчас скажу, чтобы позвали кого-нибудь из твоей группы тебя проводить. Кто у вас староста? Холостов?
— Только не Холостова! — вскидываюсь.
А Князев хмурится.
— Что не так с Холостовым? У вас конфликт? — и опять щурится. Недобро так — по отношению к Холостову. Что он там себе удумал?
— Нормально все, — вру и, пятясь, двигаюсь к выходу. Или не вру, и все и правда нормально. Но чтобы опять меня полуживую провожал Холостов, не хочу категорически. — Спасибо вам, Станислав Сергеевич! — выпаливаю и выскальзываю из кабинета.
Двери закрываются. За мной никто не бежит.
Жанна по-прежнему за своим столом. Приподнимает голову, а вместе с ней и без того высокие брови.
— Все хорошо? — спрашивает.
Наверно, видок у меня тот еще. А еще, очевидно, что в кабинете директора отличная звукоизоляция, раз его секретарь ничего не слышала. Значит, пол не шатался? Мне привиделось? Или опять зачистка воспоминаний? Голова кругом.
— Все хорошо, — повторяю эхом, только с утвердительной интонацией.
И торопливо покидаю помещение.
9. Глава 9
Воспоминание 33
25 апреля
Учебный план, тщательно выверенный на примере предыдущих поколений выпускников Сурка, считает, что двух однообразных недель непрерывной теории с легким вкраплением практики, не отходя от кассы, то есть от парты, более чем достаточно, и пора переходить к новому формату занятий. Сегодня в расписании нашей группы стоит лишь загадочное слово «Лаборатория» без деления на часы, и лично меня это настораживает — никогда не любила лабораторные работы.
