У соседей не было тишины дедовского дома, которая время от времени нарушалась бабушкиными воспоминаниями да Любкиным голосом.
– Сеструхи нет дома, они с мамкой ушли на станцию, – сообщил Яшка, – понесли отцу обед, а Любка ещё в магазин собралась. А то бы она начала ругаться. Говорит, я этим ножом всю дверь испортил.
Я пожал плечами. А то, что нового я увидел в доме Ямщиковых, такое было и у нас на Рёлке. Сегодня, когда без приглашения вряд ли попадёшь в дом своего соседа, – как иногда говорят с какой-то обречённостью и горьким смехом, – развела нас жизнь по квартиркам, уединились мы по своим кухонькам, и, оглядываясь в своё прошлое, начинаешь понимать, что жили мы в мире, где двери почти всегда были распахнуты. Хорошо это или плохо? Жили так, потому что нечего было делить и скрывать. К нам постоянно кто-то приходил, то к отцу с просьбами запаять чайник, собрать поломанную гитару, настроить баян, то к маме – поговорить, попросить совета; рассудительная, открытая и отзывчивая, она притягивала к себе людей. Заходили без всякого предупреждения, рассаживались, разговаривали про то да сё и, излив свои беды и проблемы, уходили. Мне иногда казалось, что, проехав, как в автобусе, вместе с моими родителями несколько остановок, они выходили и исчезали навсегда. Чаще всего, особенно по праздникам, наезжала многочисленная папина и мамина родня. Оставаясь ночевать, гости спали прямо на полу, так что, пробираясь к помойному ведру, некуда было поставить ногу. В такие наезды больше всего доставалось, конечно же, маме. Утром надо было затопить печь, всех усадить за стол, напоить, накормить, а ещё и гостинцев дать в дорогу, а то потом люди могут и осудить. «Да у тебя и своих огольцов полон дом, чем их кормить будешь?» – качали головой соседи. «Простота хуже воровства», – говорила жившая напротив мамина подружка Паша Роднина. «Ничего, живы будем – не помрём! – смеялась мама. – Бог милостив, как-нибудь проживём».
И жили ведь, жили сколоченные нуждой, общими бедами и заботами, держались под боком у города деревенской общиной. Если чего не хватало, шли к соседям: за солью, спичками, иногда за мукой, бывало, до ближайшей зарплаты шли перехватить пятёрку или десятку, потом, конечно же, возвращали, а после, как бы оправдываясь, мама подшучивала над собой: «Чё поделашь, седня густо, а завтра пусто».
– Здесь Любкина комната, – показал Яшка, приоткрыв занавеску в отгороженную заборкой комнатку. – К ней можно только по специальному разрешению.
У Любки была отдельная, тщательно заправленная кровать, тумбочка, на полке школьные учебники, маленький столик, на стене календарь с приклеенным на него портретом Майи Кристалинской, а на подоконнике в вазочке стояла герань…
Яшка достал из-под стола бутылку «Московской».
– Может, по маленькой? Будешь? – спросил он.
– Да ты что, очумел! – присвистнул я.
– Да это у отца запас. Я это так, для формы, – признался Яшка.
В стакане водка, в стакане водка.
Настала наша очередь на зону уходить.
А в чистом поле, а в чистом поле —
Свобода воля, свобода воля!
За всё приходится платить…
– У тебя неплохо получается, – похвалил я. – А песню про крейсер «Варяг» знаешь?
– «Наверх вы, товарищи, все по местам…» – пропел Яшка. – Хорошая песня, но матросом я не стану, буду охранником или спасателем.
– Мы тоже скоро пойдём в армию! Будем солдатами, – тут же откликнулся кто-то из меньших. Судя по деревянным наганам и саблям в руках, ребята в артисты не стремились.
