Добровольное страдание - страница 2



Намереваясь недолго постоять у причала, я остался там до наступления сумерек. Затем вернулся в дом, присел по обыкновению за рабочий стол и компьютер и решил написать послание. Кому? Поразительно – людям.

«Место, в котором я пребываю сейчас, по-видимому, еще не успело полностью исчерпать себя. Я рад. Просто рад тому, что могу находиться здесь чуточку дольше, чем планировал, и, вероятно, немного короче, чем ожидал. Такое место обычно называют домом – источником силы и вдохновения. Я не сумел обрести свой дом там, но отыскал его здесь, в этом забытом, почти что нетронутом уголке земного шара, где с каждым годом становится все меньше и меньше незапятнанного людьми.

Здесь я впервые смог вспомнить, как любил. Быть может, единственный, но самый честный и искренний раз в жизни я любил свою настоящую семью. Эти тревожащие меня воспоминания похожи на почерневшие от сажи угольки, раскаленные, но уже не пылающие. Облик моих настоящих родных, повторяю, настоящих, держится во мне прибитыми гвоздями на сердце, истекающем кровью. Оно болит мучительно, но терпит. Терпит так, словно только от его терпения и зависит жизнь моих мамы и папы. А живешь ты, как известно, до тех пор, пока о тебе помнят. Я помню. Жаль только, что мне не удалось сохранить, увековечить, пронести это удивительное ощущение внутри себя до настоящей секунды – удивительное ощущение любви, которое осталось лишь в моих фантомных воспоминаниях о родителях. Не верится, что когда-то мы были вместе.

Сейчас же я разрываю понятие «вместе» на две неравномерные части и называю себя той, одной из них, оторванной и брошенной на ветер. Пора бы задуматься о цельности себя вкупе с человеком, способным собрать твое измельченное, раздробленное ментальное тело по кусочкам и возродить к новой жизни. Но существует ли такой человек?

Прожить до тридцати двух лет и полюбить лишь единожды – горько. Влюбиться один-единственный раз – стыдно. С определенного времени (не успел отследить, с какого именно) отсутствие «серьезных» увлечений в жизни стало порицаться обществом; тебя воспринимают неполноценным. Люди вообще опасаются одиночек, самодостаточных, с нордическим характером, с пулей в голове и считают, что настоящее чувство есть вспышка, и ему принято приписывать всякие романтические, идеалистические толкования. А я вижу, что проявление любви редеет и истончается главным образом потому, что действовать во имя чьих-либо интересов, кроме своих собственных, становится чуждым человеку. Ведь любовь – это действие. Желание совершать те самые действия всегда базируется на стремлении преобразить жизнь стоящего рядом, сделать ее лучше. Если же подобного душевного порыва не возникает, то и любви там взяться неоткуда. Так что пусть наши пути разойдутся, но неизменным останется истинно твой путь.

Я говорю так, потому что охота прибиться к стаду свойственна овцам или людям с острым инстинктом выживания. В толпе легче обезопаситься от нападения тех, кто привык жить поодиночке и не желает конкурировать с кем-либо еще, кроме самого себя. Так я оградился от всяческих притязаний со стороны общества и перенесся в совершенно иную область моих представлений о мире – на природу. Только первозданная чистота способна воскресить в нас чувство сопричастности к высшему, духовному Абсолюту, к тому, от чего вырастают крылья, – к любви. Но «любовь» в данном контексте понятие условное, так как то, что я называю любовью, уже изложено выше, и я не стану возвращаться к этому напрасно. Однако отмечу, что если любовь – это сумма слагаемых поступков, порожденных желанием украсить повседневность ближнего, то парящее, воздушное ощущение, испытываемое при полете, знаменуется следствием тех добрых дел, которые ты совершаешь якобы во имя любви.