Касем снова огляделся вокруг, его взгляд скользнул по тихому красивое кварталу, небо было окрашено в цвета заходящего солнца, в воздухе витали ароматы цветов и душистых трав. Он опять направился к железным воротам, протянул руку к звонку и решительно нажал на него.
Большие железные ворота приоткрылись, и показалась голова слуги-негритенка, который поинтересовался у Касема, что ему нужно.
– Я хочу видеть хаджа аль-Мансури, – ответил Касем.,
Мальчик исчез, а спустя несколько минут в воротах показался человек в белых одеждах, которые носили все слуги в доме. Судя по всему, это был отец мальчика.
– Что угодно господину? – спросил он.
– Я хотел бы встретиться с хаджем аль-Мансури. Он дома?
На лице слуги отразилось некоторое замешательство. Не отвечая на вопрос Касема, он опять спросил:
– Как зовут господина?
– Касем.
Впервые в жизни Касем запнулся, произнося собственное имя. А слуга осведомился:
– Как фамилия господина Касема?
Касем ужаснулся пустоте своего имени, словно оно было чужим, он много раз повторил его про себя: что-то неопределенное, лишенное смысла, звучания, а на ум приходили другие имена, полные достоинства и значения. Но они не имели к нему никакого отношения, как, впрочем, и он к ним, – он знал это и раньше, но никогда еще в жизни ему не приходилось оказываться в такой критической ситуация, где вес имени играл свою особую роль. А слуга выжидательно смотрел на него: Касем… Какой такой Касем? Те имена никогда не сопровождаются. подобным вопросом, коротким и красноречивым, определяющим смысл и значение твоего имени в мире имен: какой такой?..
Касем ответил нерешительно, словно двигаясь на ощупь в кромешной тьме:
– Касем… Касем аш-Шави.
Ну что, заполнилась ли теперь пустота? Приобрело ли вес его имя? Взгляд слуги оставался равнодушным, и тогда Касем торопливо принялся объяснять ему, когда тот уже собрался было скрыться за воротами:
– Послушай, там сейчас в доме с хаджем аль-Мансури один старик-бедуин. Его зовут хадж Али. Это мой дядя. Я хочу увидеться с ним или позови его сюда.
Слуга, не говоря ни слова, исчез, потом вернулся и пригласил Касема войти. Касем шагнул за ворота и оказался в просторном полукруглом дворе, выложенном мраморной плиткой, в центре его били струи фонтана, а по обе стороны за низкой балюстрадой симметрично был разбит пышный сад, окружавший особняк в глубине двора, к которому вела высокая лестница.
Касем поднялся по ступенькам вслед за слугой и остановился под навесом перед дверью с разноцветным витражом. Слуга нажал кнопку звонка, дверь тут же отворилась, и он пригласил Касема войти. Касем очутился в просторной прихожей, увенчанной куполом с великолепной лепниной, от которого по потолку разбегался затейливый гипсовый орнамент. В раскрытые двери прихожей виднелось множество комнат, обставленных прекрасной мебелью. В одной из них Касем увидел высокого мужчину: тот молился. А тем временем слуга подал ему знак войти в одну из комнат, слева от прихожей, где сидел только его дядя, развалившись на огромных подушках, среди которых его едва можно было разглядеть, перед ним стоял низкий столик с чайными принадлежностями. Несколько минут спустя в комнату вошел аль-Мансури и приблизился к Касему, расположившемуся на циновке напротив двери. Хадж Али. Принялся представлять его:
– Вот он, сын моего брата… Касем…
– Да, я догадался, – ответил аль-Мансури, перебирая янтарные четки, – здравствуй, Касем.
