Добрый. Злой - страница 6

– Вернись в комнату, Арон! – вдруг из глубины коридора раздался голос. Он был глухим и мало похожим на её старческое дребезжание, но кто, во имя всех святых, мог еще говорить из того конца коридора общежития?

Сейчас это было не так важно. Кто бы там ни был, он уже позади, а запах был впереди и усиливался. Следуя за ним, Арон уверенно поднялся по ступенькам на пятый этаж и увидел низкую дверь чердака. Она была заколочена, но доски только на первый взгляд образовывали бессвязную картину. Присмотревшись, Рон понял, что это весьма причудливая печать. Она образовывала лучи, расходящиеся из центра звезды. Чтобы её открыть, надо было постепенно отрывать доски по одной, как бы лишая Солнце лучей. Он прикоснулся к первой доске в нерешительности. Снизу послышался глухой голос. От неожиданности Арон отдернул руку. Тот же голос, которым общалась с ним тётя Паша, но разобрать его было уже нельзя. Только интонация носила явно предостерегающий характер. Арон застыл на мгновение и послушал ветер, который выл на чердаке за дверью.

– В конце концов, это только чердак, – сказал он тихо и взялся за первый «луч». Вопреки ожиданиям, он оторвался почти без усилий. Гнилые гвозди криво торчали из полусгнившего дерева. И тут он это почувствовал. Из отверстий, которые раньше закрывала доска, хлынул запах гари, но он не был больше противным, вернее, не только противным. Скорее, он был раздражающим, но и приятным. Он звал к себе. «Иди, узнай, что я. Ты ведь уже догадываешься».

Арон начал рвать доски одну за другой с неистовой силой. Он больше не мог ждать. Гвозди резали ему руки, но это даже не замедлило парня. Каким-то непостижимым способом он понял, что, а вернее, кто, зовет его за дверью. И когда к нему пришла эта догадка, всё остальное в его жизни перестало иметь значение. Вырвав последнюю доску, он рванул дверь, и та с протяжным режущим всхлипом открылась настежь. Почти в полной темноте, спотыкаясь, он бежал по длинному огромному чердаку старого общежития, окровавленными руками расчищая себе путь, пока не добежал до чего-то укрытого старым картофельным мешком. Это был человек. Кровь с рук Арона капала на ноги обгоревшего тела. В безумии он рванул мешок в сторону и в лучах луны, пробившейся через небольшое окошко в крыше, увидел себя. Это был его труп. Подтверждение его догадок, весь ужас этого факта ножом резко вошло ему в грудь. Сомнений быть не могло, несмотря на сгоревшее до неузнаваемости лицо, он сразу же узнал себя или, вернее, каким-то внутренним чувством понимал, что это он. И тут голова трупа начала медленно поворачиваться в сторону Арона, что было уже за пределами того, что он мог бы перенести. Рон, слабея, медленно начал падать назад. Его голова отклонилась, и тут он увидел, что за спиной у него стоит и смотрит на всё это с удивлением Сергей.

Вместо ожидаемого удара, Рон вдруг почувствовал, что падает дальше, сквозь пол. Сознание, обессилившее от безумности происходящего, попыталось сказать, что может быть от пожара, случившегося давно. Пол прогорел, и Рон сейчас падает в такую вот яму, но в тот же момент Рон вспомнил, что прибежал именно по этому участку пола, в который сейчас падал. Впрочем, падение было недолгим. Всего оно длилось секунды три или четыре, и тут, уже в полете, он понял, что с размаху падает в свою собственную кровать на четвертом этаже, которая находилась тут же под ним, и которую он недавно покинул.