Барменша трещала без умолку, а Вячеслав слушал и кивал. Вот она – панацея от всех бед и печалей: порадоваться за успехи чудаковатой татарки. Да уж, молодец, зубастая. Всё успевает. Учится в магистратуре, работает, занимается спортом, поёт... А ведь она – круглая сирота. Нестеренко помнил, мать Марина похоронила четыре года назад, а отца ни разу не видела. Об этом брюнетка поведала ему на четвёртый месяц знакомства. В ту ночь он приказал ей пить вместе с ним, а когда Морена заупрямилась – пригрозил увольнением.
Как жаль, что нельзя пригрозить увольнением собственной дочери!
Ещё четверо ребят – два парня и две девушки – зашли в бар и, смеясь, принялись выбирать место дислокации. Постоянные посетители: Нестеренко видел их здесь не раз и не два.
"На выступление собрались", – сообразил он и протянул зубастой барменше свёрток. Тот самый, что захватил из дома.
– Держи, это тебе.
– Мне? – брюнетка принялась срывать нарядную обёртку. – Но...
Морена взвизгнула и подпрыгнула. Чёрные глаза засияли. Лошадиная улыбка стала ещё шире.
– Да это же Ивенсон! – Она вцепилась в книгу, как Гарри Поттер в волшебную палочку. – Сам Ивенсон! С ума сойти! Его же не достать! Это же...
– Самая редкая монография об объективном характере юридической ответственности, – закончил за неё Слава. Он не смог сдержать искренней улыбки.
Вот ведь радость! Книжку подарил.
Жалко, что не красная...
– Спасибо! Спасибо!! Спасибо!!! – Морена сжала книгу в объятиях и тут же спросила:
– Останешься на вступление?
– Конечно, – кивнул Вячеслав и с удовлетворением отметил, как Морена бережно спрятала книгу в необъятные недра мешковатой сумки. – Ты меня домой добросишь, а то я Валеру отпустил?
– Не вопрос, – подмигнула брюнетка.
Когда Слава впервые увидел выступление Морены, жутко удивился: девчонка пела на испанском так уверенно, будто разговаривала на нём с рождения. Для таких вот номеров и придумала она, видать, свою латиноамериканскую легенду.
Мексиканка из Астаны...
Цыган ей дорожил: попастая голосистая Морена обеспечивала стабильную явку поклонников хастла, которых в спальном районе Москвы оказалось на удивление много.
Разновозрастные пары тянулись в «Двадцать на сорок» и, когда на город опускалась ночь, устраивали зажигательные танцы под раскаты низкого грудного голоса псевдомексиканки.
Морена пела так, что, должно быть, в правлении слышали [1].
Сегодня для выхода на сцену она нарядилась в обтягивающие чёрные лосины, высокие сапожки, короткий, расшитый блестяшками, топ, а волосы убрала под чёрно-золотую фуражку. Фуражка эта придавала Морене лихой и забавный вид и отлично смотрелась в сочетании с гигантскими серьгами-обручами.
Вячеслав не понимал ни слова, но сердце билось в такт с горячим ритмом. Морена откровенно ловила кайф от исполняемых песен, и кайф этот передавался всем гостям забегаловки. Парни и девушки, мужчины и женщины, сухопарые дедульки и седые бабушки – все танцевали, подпевали и хлопали. Бар наполнился удивительной атмосферой праздника, всё стало светлее, ярче, сочнее... и Вячеславу, наконец, полегчало: горькие думы ушли на задний план. Нестеренко знал, что это временно, но… Хоть так.
– Ми корасон канта, – орала Морена в микрофон, и стекла в окнах угрожающе дрожали.– Биди биди бом-бом! [2, 3]
Дредастого парня, что играл на ударных, звали Никитой, и он давал жару так, что даже мёртвый бы ринулся в пляс. Гитаристка, одетая точь-в-точь, как Морена, добавляла градуса звонким бэк-вокалом. Довольный Цыган стоял за синтезатором и лыбился, демонстрируя золотые зубы.
