– Сережа, – попросила девушка, – прочти что-нибудь для меня, а? Ну, как ты читал для Валентина.
– Ладно, – иронично улыбнулся тот. – Сама напросилась… Помнишь, на вечере ты сидела за столом с каким-то меланхоличным мужиком?
– Да это был Стасик, друг детства! Ну, что мне на ночь глядя одной что ли в собрания ходить? Да и кто меня отпустит?.. Зато, как услышала тебя, для меня весь мир перестал существовать…
– Однако, между твоим воркованием с другом детства и моим выступлением я успел написать вот что… Называется «Пророчество любви»:
Задарю тебя розами до ветра в кармане,
Заговорю историями до отупенья,
Закружу по аллеям цветущего парка,
Зацелую в подъезде до боли в венах.
Я не дам опомниться тебе до ЗАГСа,
Ты очнешься от вихря уже в роддоме,
И закружит пеленками новый танец
В полубессонном материнском полоне.
Потом я от тебя запью, загуляю,
Влюбляясь в раскованных и красивых,
А ты проплачешь мне: «Я тебя прощаю.
Только ты не бросай нас, …любимый».
Ты будешь в тот миг такой беззащитной,
вероломно обманутой – куда уж дальше!
Я почувствую себя подлым бандитом
И полюблю тебя как никогда раньше.
Неверность мою вернешь ты сторицей,
Застарелую обиду сжигая изменой.
И уже моё прощение прольет водицу
На шипящий огонь нашей геенны.
И тогда ты от нежности вся истаешь,
Упадешь в мои объятья мягкой глиной…
…Но сейчас ты этого ничего не знаешь —
ты сидишь напротив с другим мужчиной.
– Ничего себе, перспектива! – схватилась девушка за голову. – Надеюсь, это лишь образ?
– Кто знает, кто знает?.. – загадочно улыбнулся поэт. Может быть, ему вспомнились слова Цветаевой, сказанные Ахматовой: «Разве вы не знали, что в стихах все сбывается?»…
В это время в ночном небе творилось нечто необыкновенное. Казалось, что свет восхода солнца, льющийся с восточной стороны, изгоняет западные сумерки. По небу мощными ураганными завихрениями носились огромные потоки света. Звезды остались только самые крупные. Далеко на горизонте прозрачным шлейфом прошел дождь. Закрученные спиралью перистые облака переливались богатейшей гаммой розовых и сиреневатых оттенков. Невидимые птицы сотрясали душистый воздух вибрациями свистящих переливов. Сергей поднял руку к небу и полушепотом прочел:
Сгоревший летний день погас,
Остыл, окалиною сумерек покрыт.
Лишь облаков малиновый пегас
Крылом усталым над рекой парит.
Эфиром сладким усыпят цветы,
Слеза молитвы боль обид залечит,
Всё исцеляет нежность темноты,
Пушистым пледом укрывая плечи.
Лишь звездный ветерок вздохнет,
Вдали прошепчет дождик колыбельный −
− как золотом червонным полыхнёт
Восхода алый парус корабельный.
И пелену вчерашнего дождя −
− и завтрашней зари лучи,
Мостом сверкающим соединяя,
Горит в полнеба − радуга в ночи!..
− Сколько воспоминаний поднимается в душе! − Прошептал поэт. − Какой сладкой болью сжимает сердце. Гм… Прости…
– Что ты!.. Так здорово. Сережа, если можно, расскажи о своей первой любви, – попросила Наташа.
– Ладно, попробую, – сказал он, запустив пятерню в кудри. – Прости, если немного тебя разочарую, в этой истории есть нечто такое… – Сергей замялся, подыскивая слова, – слишком земное… в общем, она с ювелирным оттенком.
– С ювелирным? – спросила девушка, напрягшись. Она будто погрузилась в себя, что-то напряженно вспоминая. – Я внимательно слушаю, говори, пожалуйста.
– Случилось это, когда я учился в школе. У нас был литературный кружок, который вел настоящий писатель, родитель нашего сверстника. Помнится, мы как-то проходили «Золотую розу» Паустовского. Если помнишь, там есть рассказ о старом мусорщике. Убираясь в ювелирных мастерских, он собрал в мешок мусор, включавший золотую пыль. Он провеял ее и собрал золото. Заказал ювелиру золотую розу, чтобы подарить возлюбленной – дочери своего погибшего командира. Он верил, что эта роза принесет ей настоящую любовь.
