– Да, – выдохнул граф Физ, потерев переносицу. – Эмиль, я прошу тебя начни приготовления, а я вернусь самое меньшее через полчаса или час и конечно же объясню тебе всё.
Ректор академии увидел что-то на лице Эверта, кивнул и взглянул на уже освобожденного Джонатана.
– Следуйте за мной, ваша милость.
– Прости! – проговорил мальчишка, оглянувшись на него.
Эверт покачал головой, проследив за траекторией его взгляда. Этот наглец не просил прощения у него, а извинялся перед этой пигалицей!
– Теперь ваша очередь, – проговорил он, как только ректор оставил их в одиночестве собственного кабинета. – Мне нужно знать ваше имя.
Девчонка наградила его холодным выражением глаз да приподняла подбородок в ответ на это.
– Чтобы отправить весть вашему супругу, отцу или брату, – терпеливо пояснил Эверт, оперевшись на стол ректора. – Или, вы хотите вернуться обратно в темницы?
Ее бровь скептически приподнялась, а Эверт, потянувшись, вытащил платок из ее рта.
– Нуждам в полу? Тюремщикам, которые станут смотреть за вами? К крысам?
Связанная по рукам и ногам девушка побледнела, как только услышала про крыс, но силы духа не потеряла. Вообще Эверт ожидал, что она станет реветь всю дорогу, пытаясь разжалобить его. Но он ошибся. Она не сделала этого ни тогда, ни сейчас. Чем безусловно порадовала. Он ненавидел женские слезы, видя в них притворство и только.
– К тюремщикам, – ответила девушка, облизнув губы и наградив его совершенно непередаваемым выражением глаз. – Они такие пупсики!
Чего только не было намешено в том взгляде – в нем было злость и обида, коварство и даже какое-то веселье. Впрочем, последнее Эверт списал на ее испорченность.
– Воля ваша, – откликнулся Эверт с внезапно дрогнувшим сердцем, открыв портал за ее спиной. – Но учтите, что рано или поздно ваше имя перестанет быть тайной.
Он сложил платок, собираясь вернуть кляп на место. Но она затрясла каштановыми кудрями, отказываясь от него.
– Я буду молчать, – сказала оторва и, прежде чем сомкнуть губы, добавила. – Обещаю.
Эверт покрутил ткань, понимая, что не станет бороться с ней и раздирать эти пухлые губы.
– И никакого колдовства?
– Да.
– Что-то мне подсказывает, что я пожалею об этом, – проговорил Эверт, указав в сторону портала. – После вас.
Она повернулась на месте, не пошатнувшись, а затем вступила в окно между пространствами.
Эверт понял почему она выбрала темницы, как только оказался в них.
Вотчина Генриха Траубе пришла в полную негодность – решетки камер были раскурочены, а в потолке зияли две огромных дыры, сквозь которые виднелись люстры и даже головы некоторых придворных. Вдобавок ко всему куда-то подевались работники казематов и это, не говоря о том, что в них невыносимо воняло чем-то.
Оставить ее здесь означало выпустить на волю. Он бы так и сделал, взобравшись по одной из накренившись, но не упавших плит.
– Ваших рук дело? – поинтересовался Эверт, с трудом подавив новую вспышку раздражения. – Чем это так воняет?
Неизвестная пожала плечами, как и он, разглядывая помещение, но совершенно иным и можно сказать, что просветленным взглядом. Таким обычно смотрели на проделки ребенка, который слепил первый куличик или сбежал от няньки и измалевал обои в гостиной.
– Не надейтесь, что я оставлю вас здесь, но и не думайте, что отпущу на все четыре стороны, – проговорил Эверт, сделав вздох полной грудью. – Не передумали сказать мне имя вашего батюшки?
