– Мне пора…
***
Весь следующий день Сулем разгребал дела. Предшественник оставил ему в наследство гору проблем. Сейчас дошли руки до лет десять не пополнявшегося склада одежды арестанток и сырых плесневелых бараков. Он отправил уже несколько прошений и смет начальству, провел пару сложных разговоров и теперь просто ждал решения шефа.
Напряжение последних дней и недосып накопились в теле и появилось почти забытое желание покурить. Амир покосился на нижний ящик, где лежала его верная спутница вот уже года два – нераспечатанная пачка тонких коричневых сигарет.
«Ладно, столько лежала, еще полежит», – усилием воли он вернул свои мысли в работу. Закончив отчет и отправив его по внутреннему каналу связи, вышел на крыльцо.
Вечерело, и влажная прохлада растекалась по всем уголкам острова, предвещая очередную ночную грозу. Сулем прошел плац, длинный ряд прачечных, швейных мастерских и оранжерей. За ними в углу, под жидкой кроной дуба-недоростка белел небольшой домик, в котором жили дети заключенных. Подойдя ближе, он неожиданно для себя, не вошел внутрь, а обойдя постройку, заглянул в большое окно.
Посреди комнаты прямо на полу, скрестив ноги, сидела Би. Смуглый малыш с пухлыми розовыми губами млел у нее на коленях. А вокруг как цыплята к наседке, жались к ней другие ребята. Би держала в руках свернутых из салфеток кукол. То хмурясь, то улыбаясь она выставляла попеременно левую и правую руку вперед, что-то говоря за воображаемых героев. А дети заливисто смеялись. Сама Би раскраснелась, глаза ее блестели. И вообще она как будто вся светилась изнутри.
В конце ее спектакля две куклы будто обнялись и закружились в танце. Дети что-то кричали, а Би смеялась легко и открыто, запрокинув голову и раскинув руки для объятий, в которые тут же попадала довольна малышня. Звонкая куча-мала совершенно не заметила еще одного зрителя.
Сулем отстранился от окна. Никогда он еще чужая радость не вызывала в нем самом такого пьянящего восторга, как сейчас. Ради того, чтобы странная космическая женщина, встретившаяся ему, казалось бы, не в том месте и совершенно не ко времени, вот так смеялась, он готов был сделать все, что угодно. Ему почему-то вспомнилось далекое летнее утро, когда в мамин день рождения отец крался в спальню с огромным букетом бело-розовых тюльпанов. Где ему удавалось среди июльской жары находить каждый год ее любимые цветы, которые и весной-то редкость, всегда оставалось его тайной. Мама зарывалась лицом в эту охапку, обнимала отца, целовала сына. «Быть мужчиной в любви – это просто делать так, чтобы твоя женщина могла чаще смеяться от счастья», – подумал Амир.
Он бы мог стоять и подглядывать за Би вечно. Но чувство такта взяло верх. Сулем пошел к себе, не желая мешать ей наконец-то без оглядки на время гладить, обнимать, нюхать и баюкать свое дитя.
***
Габриэлла действительно была счастлива. Впервые с момента, как она попала в «Иннос». Она больше не замирала в ужасе от каждого шороха, украдкой пробираясь к сыну, и совершенно легально проводила с ним три дня и две ночи в неделю. Если ей выпадало ночное дежурство, уложив детей, она отправлялась в маленькую комнатку для персонала. Добродушная и деликатная Дивал уходила спать в одну из детских спален. А Би лежала на маленьком диванчике, напряженно вслушиваясь в тишину, боясь заснуть и пропустить легкий стук в окно. Услышав условный сигнал, подскакивала, открывала створку и сразу же оказывалась в объятиях интенданта.
