– А что ты думал? – развязно начал Подмастерье, посчитав, что излишняя предупредительность будет неправильно понята слушателями. – Ей надо думать о себе и спасать себя от меня. Ты что, думаешь, что гроши, которые ей здесь перепадают, достаются даром? Девки похуже нее и пальцем не пошевелят за ту сумму, которую я вынуждаю брать Аколазию.
Вот ты, побегал по нашим подъемам неполную неделю и то обеднел. А ты думаешь Аколазия за это время разбогатела? Ничуть. Так что тебе, да и мне, радоваться бы, что у девочки охота выбежать на свидание, и молиться, чтобы ей попался кто-нибудь получше нас. Впрочем, она тебя очень ценит и любит больше меня, но пеняй на себя. Сразу надо было говорить, если ты на что-то рассчитывал. А то вначале – так, потом – этак. Моего образования не хватает, чтобы уразуметь перепады твоих настроений."
– Ничего страшного! Никуда она не денется, – смирился Тортор. – Но что делать с Морусом?
– Моруса лучше проводить в другой дом. Я понимаю, что ему нужно, но мы подобных клиентов не принимаем. У меня другой профиль.
– Может, у тебя еще кто-нибудь есть? – приподнимаясь, спросил Тортор.
– Нет. Сейчас все разъехались.
– А сестра Аколазии?
– Она этим делом не занимается и сейчас присматривает за ребенком.
– Вот скукотища!
– Ничего не поделаешь.
– Нет, так нет, – выручил Мохтериона Морус, по всей видимости, собравшийся уходить.
Тортору не оставалось ничего другого, как последоватъ примеру друга.
– До скорого! – бодро произнес Тортор, спрыгивая с каменных ступенек.
– Пока, – поспешил ответить Подмастерье, не в первый раз почувствовав, что радость, доставляемая прощанием с посетителями и их выпроваживанием, перевешивает радость от их прихода.
XIII
В доме осталосъ три человека, как не раз бывало и раньше, но по понятным причинам Мохтерион испытывал какое-то новое чувство, определенно волнующее, хотя и не безоговорочно приятное. Детерима ему не мешала, вернее, еще не успела помешать, но, конечно, ему были небезразличны ее намерения, а приставать из-за нее к Аколазии совсем уж не пристало.
Было еще не поздно, и, хотя судя по новому почину Аколазии можно было предсказать, что следующего удобного случая для беседы с Детеримой придется ждать не очень долго, Подмастерье решил использовать первый же для прояснения некоторых интересующих его подробностей.
Он постучался, но никто не откликнулся. Повторный стук принес тот же результат, и лишь после третьей попытки послышалось: “Открыто”.
Он вошел и увидел Детериму, стоящую посреди комнаты с Гвальдрином на руках. Она учащенно дышала, из чего он заключил, что она кружилась с ребенком по комнате.
– Еще, еще, – просил Гвальдрин.
– Хватит, Гвальдрюшка, я больше не могу, – засмеялась Детерима и опустила Гвальдрина на пол, но он не сдавался, поджимал под себя ноги и просился обратно на руки.
Наконец быстро отвыкший за день, проведенный с Детеримой, от лишений Гвальдрин, обычно предоставляемый самому себе при появлениях “дяди Иона”, был водворен на постель и, не издав ни звука, покорился превратностям судьбы.
– Я вижу, вы тут не скучаете, – по-своему отомстил Гвальдрину Подмастерье, использовав как повод, чтобы заговорить с Детеримой, его попытку воспротивиться законным притязаниям хозяина дома.
– С детьми не соскучишься, – еще не остыв от недавней возни, сказала Детерима.
– Вы любите детей?
– А кто их не любит? Только вот на их капризы и болезни не у всех хватает силенок.
