– Заладил одно и то же! В жизни не бывает, в жизни все наоборот! А голова у тебя для чего? А то, что ты вообще можешь хотеть, а значит, кое-что и различать, не достаточно само
по себе?
– Ничего не понимаю !
– Конечно! Куда тебе! Слишком большая честь – иметь способность хотеть. Человеку этого должно хватать.
– Это ты заладил, а не я. Ведь человек хочет лишь тогда, когда ему чего-то не хватает.
– Правильно, Вакк! Как ты думаешь, может ли человеку хватать чего-либо вообще, сколько бы он ни имел?
– Наверно, нет.
– Значит, если или когда ему чего-то недостает, это естественно, и по-другому и быть не должно. Весь фокус в том, что когда человеку чего-то недостает, это не его недостаток, или по меньшей мере, не только недостаток. Это признак его жизнеспособности. Понятно?
– Да, вроде.
– Хотение – реакция на недостаточность и в некоторой мере ее определение.
– Как это ?
– Очень просто. По тому, что ты хочешь, можно определить то, чего тебе недостает.
– Ну и что же?
– Хотение как нечто положительное в себе также является признаком жизни.
– Но чего оно стоит без удовлетворения?
– Во всяком случае, оно одно стоит больше, чем вместе с удовлетворением.
– Но тогда зачем же вообще хотеть ?
– Браво, Вакк! Не хотеть – выше наших сил, но хотеть и довольствоваться лишь хотением, как это ни трудно, возможно. И тогда ты ближе подойдешь к пониманию того, что ты не можешь хотеть чего-либо такого, достижение чего выше твоих сил”.
– Ну, брат, ты меня обнадежил, а то после Молеста, думаю, не только у меня, желания поразмяться с красоткой поубавилось, – поблагодарил Вакк Фрина, пытающегося вникнуть, как складывается игра, и быть может, услышавшего слова, обращенные к нему.
XI
По прошествии нескольких минут оказалось, что Венефик имел полное право быть строгим к другим; он уместился в рекордно короткое время.
Вакк был наготове.
– Ребята, до завтра! – сказал Венефик и собрался выходить. Вместе с ним из комнаты вышел Вакк.
– Смотри, не тяни с услугой, – предупредил он Венефика.
– Не напоминай, а то я останусь и вытрясу тебя вовремя от Аколазии, так кажется зовут девочку, – рассмеялся Венефик.
– Иди, иди своей дорогой! – выпроводил его Вакк и, захлопнув за ним дверь, вернулся в комнату.
– Ребята, смотрите, чтобы никто не стучал! – пригрозил он.
– Вакк, не теряй времени и не засни там, – ответил, видимо, за всех Менестор.
Вакк удовлетворился сказанным и исчез. Мохтериона не было пока повода быть недовольным. Строители, по его представлениям, не должны были быть медлительными в любви, ибо всеми гранями медлительности они могли наслаждаться у себя на работе. И Молест, и Венефик, и Менестор по его воспоминаниям подтверждали это наблюдение. А вот с Вакком дело шло к тому, чтобы как-то причислить его к исключениям, подтверждающим правило.
Об Аколазии Подмастерье не думал. Перед возможным вечерним свиданием ей не помешало бы изрядно потрудиться, чтобы повысить притягательность отдыха. Мысли об отдыхе Аколазии повлекли за собой мысли о его собственном отдыхе, и Подмастерье, сделав усилие, обнаружил, что направление клиентов к Аколазии, их выжидание и выпроваживание сделалось, видимо, уже давно, наиболее приятным для него видом отдыха.
Но наслаждение отдыхом во время ожидающегося затяжного любовного порыва Вакка было вскоре омрачено открытием, что Вакк имеет наименее привлекательную, или, говоря более точно, наиболее отталкивающую внешность из всех претендентов. А этот факт прямо указывал на малодушие героя-распорядителя торжества. В более смягченном варианте самокритики неизбежность мести признавалась, и, таким образом, сохранялась, но приспособиться к ней опосредствованным образом, через инородные силы, оказалось невозможным.
