К нам вышла госпожа инспектриса и сообщила, что для всей четвёрки его высочество предложил пройти дополнительное испытание. И самым простым решением, по его мнению, для этого должна была стать декламация.
Народ в коридоре загудел. Случай - беспрецедентный. Такого не случалось ещё никогда.
Оппонентка тут же попыталась выступить, возмущённо пискнув, что непонятно, зачем всем четверым проходить этот лишний экзамен, если спор образовался лишь за последнее место. Римма Ефремовна глянула на неё так, что та забыла, с чего начала предложение. Ну в самом деле, нашла время спорить, да ещё и с кем.
По большому счёту, претензия её была вполне логичной. Непонятно, почему Александр решил именно так поставить вопрос. Думается мне, подозревая о возможных махинациях начальницы из желания получше выглядеть в глазах попечительского совета и его самого, он решил таким образом посмотреть, кто на что действительно способен. А стихи - это то, что быстро и просто может показать степень эрудиции и широту кругозора экзаменуемых.
Павел Семёнович (помните - наш учитель по литературе) стал бледный и покрылся испариной.
Первой без ненужных прений пошла Саломея и легко и выразительно процитировала отрывок из "Евгения Онегина", с которым была хорошо знакома ещё до своего, простите, "попаданства" в институт.
Обе наши барышни решили декламировать что-то сводящее скулы от "величайшего поэта" Балашова Пал Семёныча, который тут же раскраснелся и расцвёл блаженной улыбкой. Больше они просто ничего наизусть не знали.
Зайдя в экзаменационный класс и увидев сложившуюся картину, я поняла, что мне вряд ли удастся переломить раздражение членов комиссии на так неуместно влезшую в призовые места меня. На их лицах (кроме его высочества) читались укор и недовольство. Всё давно должно было закончиться по запланированному варианту.
Александр II же напротив - проявлял неприкрытый интерес к происходящему.
- Прошу вас. - Сказал мне он.
Я абстрагировалась от недовольных физиономий и сейчас смотрела только на него.
- Да и бог с ними и даже с премией. Не дадут они мне её. И что теперь, ну не убиваться же в самом деле. Буду искать другой выход. И перед Мартой - не стыдно. Я боролась до самого конца. Жаль, что не победного. Зато я сейчас стою и смотрю на одного из величайших людей эпохи. Его-то потрясения куда покруче моих ждут. И судьба... Жестокая, злая. И он пройдёт свои испытания достойно. И станет для всего народа освободителем. И примет все удары не уронив головы...
И тут я неожиданно даже для себя открыла рот и, вместо задуманного Пушкина, начала цитировать совершенно другой стих из моего прежнего мира, прямо сейчас посвящая его сидевшему передо мной человеку. Мысленно уже простившись с несбывшимися ожиданиями, я читала всей своей душой:
Цветы заброшенных дорог
В ладони мне легли.
На продувных ветрах продрог
Смятенный пилигрим,
Перебираю лепестки,
Как чётки - амулет,
Где дремлют времени пески,
Упрятан звёздный свет.
Они расскажут мне о том,
Как отболит душа
В трудах, в пути, давно пустом,
Где горек каждый шаг.
О том, зачем он, этот путь,
И где, в каком краю,
Мне начертали отдохнуть,
Приняв судьбу свою.
О том, что поведёт Господь
Долиною Теней.
И как, смиряя дух и плоть,
Проследую по ней,
Пройду, не поверну назад,
И мне достанет сил.
Увидят должное глаза,
В себе и в небеси.
Когда же, странствиям в итог,
