Замерев, она ужаснулась про себя: «Неужели мне придется выпускать это на публику?!» Это остановилось в паре метров, и Наташа перевела дух, потому что уже почудился дурной запах изо рта.
– Здравствуйте, здравствуйте! Виновата – каюсь! Очень не люблю опаздывать. Вы – Лидия Владимировна, правильно?
Постаралась, чтобы это прозвучало приветливо, по крайней мере, без опаски. И тут же испытала облегчение еще большее.
– Нет-нет! Я – мама одного из мальчиков. А вы – Наталья Евгеньевна? Мне так вас и описали: шикарная блондинка.
«Это издевка? – задохнулась Наташа. – Как будто я не знаю, что в устах этих интеллектуалов «блондинка» уже приговор!»
– Даже так? – Она постаралась улыбнуться. – И кто же, интересно, меня так описал?
«Так и думала, что у нее выпирает верхняя челюсть. А ведь хороший человек, наверное… Мать музыканта. Но этот прикус… Вот когда нижняя немного выступает вперед – это так мило. По-детски как-то…» – Наташа дала себе слово не заглядывать больше ей в рот.
– Мой Шурик на сайт вашей фирмы залез…
– Шустрый Шурик.
Лисьи глазки вдруг засветились так, что Наташе увиделось лицо своего сына.
– Он у меня хороший мальчик.
«И у меня – хороший! – стоном откликнулось внутри. – Мой благородный юный рыцарь… Разве я думала, что однажды ты отречешься от меня?»
Уже вошли в лифт, и Наташа повернулась лицом к двери, как делала всегда, чтобы хоть положением тела оградить свое личное пространство. И вдруг… Светлые завитки, насмешка в голубых глазах, плечи уже мужские, а рот детский… Она рванулась к выходу, но створки звучно сошлись перед лицом, заставили отшатнуться.
«Это был он?! Ленька? Откуда?» – Ее длинные ухоженные ногти впились в ладони. Она постаралась удержать дыхание: «Очнись, очнись. Это не он… Что ему делать в Гнесинке? Он же не музыкант… Господи, но я же видела его!»
Она постаралась убедить себя, что сын только померещился ей. Это был кто-то похожий. Преступно похожий. Расслабив пальцы, Наташа украдкой взглянула на ладони: остались вдавленные скобки. Что – в скобках?
(Маленький мой… Что с нами случилось? Почему мы перестали слышать друг друга? Я разговариваю с тобой постоянно, делюсь всеми новостями, всем смешным, что встречается за день, как было раньше. А ты не слышишь… А вдруг и ты говоришь со мной, пытаясь достучаться через Космос, но уши сдавлены тишиной, я не различаю твоего голоса?
Почему так жжет руку телефон, когда собираюсь позвонить тебе? Сотня звонков за день дается легко, но главный никак не получается сделать. Хотя ведь мысленно уже простила тебя, твое отступничество. Своими благими намерениями ты устлал мою дорогу в ад… Но я понимаю, что ты поступил как мужчина в свои семнадцать. Только это так глупо, так несовременно… Что ты будешь делать в этой глуши? Куда пойдешь учиться? Ведь сейчас уже надо поступать, выпускные балы отвальсировали… Хочешь повторить судьбу своего отца, погрязшего в обидах на мир, укутавшегося в свою неоцененность? Какая незавидная судьба…)
Лифт расторопно доставил их на седьмой этаж. Наташа машинально отметила цифру, посулившую везение. Впрочем, это музыканты, наверное, молились сейчас за свою удачу: пусть эта Малаховская расчувствуется от их игры и вознаградит работой. Ее застарелый комплекс опять дал о себе знать: «Я хоть смогу оценить то, как они исполнят? Что я соображаю в этом со своим дипломом «кулька»?»
– Струнники на этом этаже.
