Мысли о незнакомце, с которым всю неделю так легко болталось по телефону, вновь заполонили голову.
Телефонные разговоры – вот то, что она ненавидела по-настоящему, так что сам факт их наличия сейчас приводил её в недоумённое, но сладкое потрясение. В этом мужчине она чувствовала некую важность для себя. С ним было интересно. Эрудированный, до невозможности разносторонний, образованный, но, вместе с тем и не нудный, – она готова была слушать его часами! Над его харизматичными шутками, сказанными сосредоточенно, она смеялась до колик и слёз. И эта спонтанность с герберой. А голос… О, этот голос! Но не только он.
В последний раз, созвонившись, они большую часть времени молчали, и это был интимный немой разговор о чём-то более глубоком и важном, чем шутки и пустая болтовня. Телефон, оставляемый раньше где ни попадя, Соня вдруг стала повсюду таскать с собой, не выпуская его из рук даже будучи в комнате.
Последние пару лет её невзрачное существование было окутано серостью, которая постепенно сгущалась, будто бы в ясный солнечный день небо затянуло сизой туманной дымкой, и всё утонуло в беспросветной сумеречной мути. Уединение стало её частью, её привычкой, и мир поблёк, потускнел.
То ли дело – Ириска. Она весела, беспечна и когда хохочет – запрокидывает голову, а если чем загорится, то «держите меня семеро». Её горячая, импульсивная жизнь переполнена таким объёмом сочных переживаний, что они щедро наслаиваются друг на друга и тут же замещаются новыми, ещё более интересными.
Все вокруг Сони, казалось, были безумно счастливы.
По вечерам она забиралась на широкий подоконник – единственную отраду в этом кошмарном месте, – и смотрела на соседний дом, в котором постепенно, один за другим загорались цветными пятнами прямоугольники окон. В одном из них не было штор: две маленькие фигурки там по-доброму обнимались и каждый вечер устраивались на диване перед голубым, мерцающим в темноте экраном телевизора, – там, в другой реальности, на расстоянии всего нескольких десятков метров эти люди демонстрировали ей, как это бывает, когда двое вместе и они – счастливы.
Соня болезненно задёргивала шторы, включала лампу, и пустые стены, где не было ни фотографий, ни картин, ни даже наклеек никаких, озаряло тусклым светом, наглядно демонстрирующим абсолютную убогость её жизни.
И тут – этот мужчина!
– Надо встретиться… Поехать на Ирискину хату и заскочить по пути! Район-то один.
Она подошла к окну. С высоты девятого этажа было видно, как строят чёрные гнёзда на верхушках голых берёз деловые вороны, и как одна из них суёт палочку в переплетение из кучи других, напиханных в устье раздвоенного ствола.
Снаружи, в коридоре послышался нервный, нарастающий гомон. Грымза и Зойка – вот они, встали прямо под дверью; голоса мерзкие, тошные.
– Лужа целая! Я чуть не убилась там! Налила водищи!
– Да не говори. Совсем обнаглела!
Соня поднесла телефон к лицу, озарив его светом экрана, и торопливо набрала короткое: «Умираю».
«Жду», – быстро пришёл ответ.
После этого суетливый доселе мир превратился в густой кисель, на фоне которого безумной стаей заносились беспокойные мысли. Вдруг он не тот, кто ей нужен? Вдруг это только кажется, что они знакомы миллиарды прожитых вместе жизней? И этот запах… вдруг ей всё это причудилось?
Мерзким фоном в коридоре продолжали голосить бабы. Ну да, это её вода, в дýше, – пара капель упала с листьев цветка на пол. Нашли из-за чего орать.
