– Опыта, как очевидно, нет, – утверждающе спрашивает он.
– Э-э-э… Небольшой есть. Без подвешивания.
– Сегодня будет с подвешиванием, – предупреждает Даймон. – Вниз головой висеть можешь?
– Могу. Только недолго. Не полчаса, – смущённо отвечает она.
– У нас будет всего полчаса на всё про всё, – озвучивает он временные рамки и продолжает про безопасность: – Если что-то пойдёт не так, дай мне знать. Слово «Стоп» означает полное прекращение всяких действий и спускание тебя на землю. Это понятно?
– Да.
– Травмы позвоночника, переломы, вывихи?.. Были?
– Нет, нет, – торопливо мотает головой Соня, умолчав о травме спины. Лишь бы не передумал!
Выбивая позвонки солдатскими берцами, её избил бывший хахаль, – неделю лежала пластом, – и теперь мышца у лопатки, перерождённая в тяж, при малейшем сквозняке обострялась и дико болела. На следующий день хахаля переехала машина скорой, под колёса которой он, будучи пьяным в стельку, и упал с тротуара. Скончался уже в больнице от кровоизлияния в мозг, – так сказали врачи.
– Ещё по технике безопасности, – вторгается в её мысли Даймон, беря её за ладонь: – Сжимай.
Она крепко стискивает его пальцы дрожащими своими.
– Я периодически буду так делать, а ты сжимай.
– Хорошо, – кивает Соня, вцепившись в руку так отчаянно, что её плохо скрываемое волнение становится очевидным.
– Давай начнём, – Даймон уверенно освобождается, ловко скидывает портупею и вешает её на спинку стула. Достаёт из мешка верёвку – несколько тугих, аккуратных мотков.
Музыка становится громче. Клуб погружается в полумрак. Люди – толпа людей – стоят поодаль в ожидании начала, но в мире Сони существуют только двое: она и Даймон.
Он забирает её руки, крепко, но не туго фиксируя их за спиной. Завязывает глаза платком, и музыка в кромешной тьме взрывается децибелами.
Уверенными витками на грудь и плечи ложится верёвка.
«Он так бережно и сильно проявлял своё превосходство, что я моментально расслабилась».
Её мотает, приходится танцевать на цыпочках. Худые ноги выглядят по-детски беспомощно, полупрозрачная кожа на икрах отливает голубоватым мрамором.
Конец верёвки идёт наверх и ныряет в кольцо.
Мягкий, подсекающий удар, и Соня повисает в сантиметре от коврика. Даймон подтягивает её за ноги – одну, вторую – и резко дёргает. Словно пойманный в петлю зверь, она прокатывается вбок, падая на воздух, – верёвка давит на рёбра, и дышать тяжело, но терпимо. В этой невесомости теряется ориентация в пространстве, – лишь ветер, какой бывает на качелях, легко обдувает тело.
Даймон тянет, поднимая её всё выше, ещё и ещё, так что Соня повисает, изогнувшись в спине скорпионом.
В этот миг резкая боль в позвонке – старая травма – опрокидывается ушатом кипятка. Соня пытается продышать её, но та жжёт всё сильнее, и на глазах под повязкой выступают слёзы.
Сквозь боль, сквозь зубы, она выхныкивает короткое:
– Стоп!
– Где? – мгновенно реагирует Даймон.
– Грудно-о-ой, – не в силах вздохнуть, выдавливает она.
Он подставляет под неё руку, приподнимает, и быстро отвязывает верёвку от кольца, – чувствуется вибрация. Осторожно опускает её, привязанную сейчас только за ногу, головой вниз. Боль уходит.
– Продолжаем? – слышится тревожный голос Даймона: он хочет услышать, насколько конкретным было это «Стоп».
– Да! – облегчённо кивает Соня.
– Хорошо.
«Это настоящее откровение – его чуткая, мгновенная реакция на одно лишь короткое слово
