Поэтому мы обратимся к менее амбициозному вопросу: если судить по поведению людей, что они сами считают целью и назначением собственной жизни? Чего требуют от жизни и желают в ней достичь? В ответе едва ли можно сомневаться. Они стремятся к счастью: хотят стать и оставаться счастливыми. У этого стремления есть две стороны: положительная и отрицательная цели. С одной стороны, избегать боли и неудовольствия, с другой – переживать сильное чувство удовольствия. В более узком смысле под словом «счастье» подразумевают лишь последнее. В соответствии с этой дихотомией целей действия человека развиваются в двух направлениях соответственно тому, какую из двух целей он – в большей степени или вовсе исключительно – стремится осуществить[5].
Индивид стремится испытать – в конкретных условиях – максимум гратификации[6] либидо и минимум боли; дабы избежать боли, он может допустить изменение или даже фрустрацию различных компонентных сексуальных импульсов. Сходным образом отвергнуть эго-импульсы, однако, невозможно.
Особенности эмоциональной структуры индивида зависят от его психической конституции и главным образом от переживаний младенчества. Внешняя реальность, которая гарантирует ему удовлетворение определенных импульсов, но требует отказа от некоторых других, определяется существующими социальными условиями, в которых он живет. Эта социальная реальность подразделяется на более широкую, охватывающую всех членов общества, и более узкую реальность отдельных социальных классов.
Общество в психической ситуации индивида выполняет двойную функцию – одновременно фрустрирующую и гратификационную. Человек редко отказывается от импульсов, поскольку знает об опасностях, которыми чревато их удовлетворение. Как правило, такие действия диктуются обществом: во-первых, существуют запреты, обусловленные общественным пониманием реальной угрозы для самого индивида, угрозы, которой он сам явно не ощущает и которая связана с удовлетворением импульса; во-вторых, это подавление и фрустрация импульсов, удовлетворение которых повлечет за собой ущерб не индивиду, а группе; и наконец отказ от импульсов не в интересах группы, а лишь в интересах контролирующего класса.
«Гратификационная» функция общества не менее очевидна, чем фрустрирующая. Индивид мирится с ним лишь потому, что с его помощью может в определенной степени рассчитывать на получение удовольствия и избежание боли – прежде всего в плане удовлетворения элементарных нужд самосохранения и, во вторую очередь, в связи с удовлетворением либидозных потребностей.
Сказанное выше не принимает во внимание одну специфическую особенность всех исторически известных обществ. В самом деле, члены общества не советуются друг с другом, чтобы решить, что общество может позволить и что оно должно запретить. Вместо этого, пока производительных сил экономики не достанет на то, чтобы обеспечить всем достаточное удовлетворение материальных и культурных нужд (т. е. выходящих за рамки защиты от внешней опасности и удовлетворения элементарных потребностей эго), наиболее могущественный социальный класс будет стремиться прежде всего максимально удовлетворить собственные нужды. Степень удовлетворения, которое они обеспечивают тем, кем правят, зависит от уровня имеющихся экономических возможностей, а также от того факта, что управляемым необходимо предоставить минимальное удовлетворение, дабы они продолжали функционировать как покладистые члены общества. Социальная стабильность относительно мало зависит от применения внешней силы. По большей части она обеспечивается тем, что люди обнаруживают себя в психическом состоянии, которое внутренне укореняет их в существующей социальной ситуации. Для этой цели, как мы уже упомянули, необходимо минимальное удовлетворение естественных и культурных инстинктивных нужд. Но на данном этапе мы должны учесть, что для психического подчинения масс важно еще нечто другое, связанное с характерным структурным расслоением общества на классы.
