– Тогда, что же, по-вашему, есть патриотизм?
– Ну, хотя бы бесплатно убираться в собственном подъезде, не дожидаясь, пока на эту работу наймут узбечку или таджика.
Ника села, ощущая себя центром звенящей от ярости тишины.
Некоторое время царило молчание, а потом Вилен Водопьянов сказал:
– Пусть она выйдет. Или уйдем мы.
К Нике подошла заведующая читальным залом и тихо сказала:
– Ты чего творишь? Ты сдурела? Иди на абонемент, а то они взорвутся от злости.
Все это она вспоминала, пока машина мрачного Андрея мчалась сквозь метельную круговерть. В машине было тепло, Ника осоловела и с благодарностью погрузилась в сон, исцеляющий от всех неприятностей и болезней. Поэтому она не видела, как из снежной пелены навстречу им вырвалась потерявшая управление фура и снесла машину Андрея с откоса, легко, как стирают пыль с зеркального стекла.
Глава пятая
Стакан наполовину полон
Гениальный и кроткий, мудрый и всепрощающий Борис Леонидович Пастернак сидел за хлипким столиком в фойе библиотеки и раздавал всем желающим экземпляры «Доктора Живаго» с автографом. У него было лучистое лицо, как у пророка Моисея, сходившего с горы Синай с каменными скрижалями, и Ника боялась прямо взглянуть на своего кумира. Не чуя ног, она подошла к столику и поклонилась в пояс автору «Спекторского».
– Что тебе, чадо? – ласково спросил Борис Леонидович. – Книгу мою?
– Да. И еще билет в будущую жизнь!
– Я не раздаю билетов, – лицо Бориса Леонидовича стало грустным, – Но я знаю того, у кого билет можно получить.
И он достал из-под стола небольшую клетку с морской свинкой дивной красоты:
– Это Эклерчик, самый умный свин на всей земле. Попроси у него счастливый билет.
– Прямо так и попросить?
– Именно.
Ника наклонилась к клетке:
– Уважаемый Эклерчик, дай мне самый счастливый билет, ты же умный и добрый!
– Дать-то могу, – сказал Эклерчик ворчливо. – Но ведь ты же все профукаешь в один миг! Ты же жить не умеешь!
– А ты мне дай такой, чтоб я и не профукала, и жить научилась.
– За него придется заплатить.
– Я заплачу. Сколько?
– Три миллиона долларов по нынешнему курсу.
– Ой, многовато!
– Так ведь и билет-то такой – один на всем свете! Ладно, уступлю за полтора мильёна. Или даже за мильён сто пятьдесят. И пакетик сладкой кукурузы.
– Все равно много, тем более, что я в долгах…
– Что с тобой поделаешь, бери уж, деньги потом отдашь. Вижу, нуждаешься ты здорово.
Эклерчик покопался в подстилке клетки и вытащил крошечную бумажную полоску.
– На, – буркнул он. – И помни мою доброту.
Глядя на невесомую бумажку, легшую в ладонь, Ника почувствовала, что кожу как будто покалывает статическим электричеством. Она качнула рукой, и бумажка превратилась в волшебный фонарик мечты с огоньком внутри. Фонарик рвался вверх.
– Загадай желание, – посоветовал Борис Леонидович. – Только вслух не говори, а то не сбудется.
Ника загадала и отпустила фонарик. Он взмыл в небо, потому что вокруг уже была не библиотека, а сосновый бор. Борис Леонидович улыбнулся:
– Девочка моя, послушайте старого поэта: не все, что любим, стоит любви, и не все, что ненавидим, стоит ненависти.
– Почему?
– Мне так жаль вас.
– Почему? – повторила Ника.
– Если бы я знал ответ на этот фундаментальный вопрос бытия, мне бы досталась еще одна Нобелевская премия. Но увы. Я хочу поблагодарить вас.
– За что?
– Вы добры ко мне и в поминальных записках часто пишете мое имя. Приятно, когда за тебя молятся.
