Мать Лиммита умерла на Яйцеферме Финикс, когда ему было десять лет. Он не питал к ней никаких особых чувств, находя единственно интересной связь через нее с образом отца, который ему помнился значительно лучше. Пристрастившись к алкоголю и впав в депрессию, она старалась не выдавать Лиммиту подробности о своих отношениях с Лестером Гэссом, а лишь повторяла раз за разом, какой Гэсс был ублюдок, что бросил жену с пятилетним сыном на ранчо, одном из множества активов, принадлежавших ему полностью или частично. В памяти Лиммита ярко запечатлелось лицо отца и его глаза, глядящие на него сверху из кабины вертолета, который уносил Гэсса вдаль под аризонским солнцем.
После кончины матери о юном Лиммите никто особенно не заботился. Он прибился к Р. Ч. Катбертсону, безобидному старикану, рулившему в то время корпоративным борделем. Катбертсон был единственным другом покойной матери на ранчо, снабжал ее выпивкой и выслушивал жалобы, а та в благодарность ему иногда дрочила. Когда Лиммит подрос и у него начались проблемы с поведением в корпоративной школе, Катбертстон, подобно мудрому старому дядюшке, познакомил его с содержимым бордельной аптечки.
«Кру-у-у-уто», – грызя гранит науки, говорил себе юный Лиммит. Все в этом мире стало легко и понятно. В школе, по существу, учили немногим большему, нежели ручку держать, занимая учащихся до того времени, пока те подрастут и смогут работать на ранчо. Преподаватели ценили покладистую натуру новичка Лиммита, хотя он, отвечая на вопросы, частенько запинался и мямлил какую-то ерунду. Лиммит же был очень доволен изоляцией от сверстников, с которыми он и так не находил общего языка (не считая постоянно увивавшейся за ним Джоан), всегда ощущая барьер между ними и собой, воздвигнутый отчасти на фундаменте его собственных смешанных чувств к отцу; в школе ему было тепло и уютно, и он рассеянно повторял про себя: «Да валите вы все на хер».
В восемнадцать, после выпуска, Лиммит обнаружил, что по некой причине, окутанный личными уютными миазмами, запамятовал подать совершенно формальное заявление об отказе от воинского учета[3]. Когда пришла повестка, он умело загрузил в свой рюкзак запас излюбленных транквилизаторов из бордельной аптечки, которого, по расчетам, должно было хватить на три года в армии. Как только его, вместе с тремя другими добровольцами из выпускного класса ранчо, выгрузили с подножки автобуса на въезде в учебку близ Солт-Лейк-Сити, припасы эти были у Лиммита безжалостно конфискованы.
После тренировочного центра Лиммита забросило в Северную Армию Среднего Запада, возглавляемую генералом Абрахамом Романцей. Большую часть времени обязанности Лиммита сводились к перетаскиванию по тихим аграрным ландшафтам Огайо и соседних штатов здоровенной металлической дрыны, утыканной различными оптическими устройствами. Самого генерала Романцу никто вживую не видел. В один из моментов воинской карьеры юный Лиммит прочел на стене полевого туалета, что генерал все время торчит в ставке, развращает молодых медсестер и с наслаждением отклоняет все поступающие к нему просьбы о переводе в другое подразделение. Лиммит счел эту информацию достоверной.
Фронт Освобождения Среднего Запада под командованием грозной Анны Манфред пребывал тогда почти в зените славы, десятками тонн взрывая автоматические фермы и оставляя гнить в полях целые квадратные мили генетически модифицированного на созревание за два месяца урожая зерновых. Единственными свидетелями этого процесса были тлеющие фрагменты исполинских комбайнов, на которых лежала вся ответственность за сельское хозяйство, от посева до молотьбы. Северная Армия Среднего Запада, в рядах коей подвизался Лиммит, неповоротливо таскалась по полям, медленно и методично прочесывая местность в поисках революционных банд.
