– Hi, I'm Donald!
Ананий сумрачно глянул на Дональда:
– А вы… топс-попс? Привет.
Он говорил только по-русски и по-алтайски.
– Вперёд! – скомандовал Гарин.
Под прощальные возгласы часовщиков трёхметровые маяковские выстроились цугом на север и широко, равномерно зашагали.
За два с половиной часа пути пейзаж резко изменился: сопки сгладились, лес стал смешанным, прибавилось молодой травы и разнообразных по красочной палитре первоцветов. Солнце по-прежнему сияло на безоблачном небе и грело ещё холодную землю. Во время пути слышалась поначалу далёкая, а потом и близкая канонада, долетал треск пулемётов. Однажды позади, на юго-западе что-то тяжко и гулко ухнуло, словно во сне выдохнул огромный каменный великан.
Медики часто оглядывались на великолепные, залитые солнцем горы, незаметно удаляющиеся с каждым шагом маяковских, понимая, что этой ослепительной красоте уготована судьба навсегда отодвинуться в прошлое и остаться за спиной, как и всему, что связывало их с санаторием.
Перешли вброд неширокую и неглубокую речушку такого же грязно-молочного цвета, как и Катынь, взошли на пологий холм, поросший ещё совсем молодой травой и первоцветами: нежно-сиреневой сон-травой, пурпурно-лилово-розовым кандыком и белой, похожей на ромашку ветреницей.
Взойдя на цветастый холм, Гарин уже поднял было руку, чтобы скомандовать привал, но замер, заметив что-то впереди. Пять других маяковских подошли и встали. Впереди у подножия холма раскинулась просторная, окружённая лесом равнина, в центре которой виднелись деревянные вышки, забор с колючей проволокой и типично лагерные постройки за ним.
– Лагерь? – удивлённо оттопырил губы Гарин.
– Я как-то раз смотрела, здесь где-то есть поселение анархистов, – сказала Маша, стягивая со вспотевшей головы свою “тибетскую” шапочку.
– Это лагерь! – сощурился Гарин. – Место порядка, а не анархии.
– Может, у них есть сеть? – спросила Маша.
– Или хлеб? – оттопырил губу Штерн.
– Я бы не отказалась и от лагерной похлёбки! – По-прежнему голая Ольга отшвырнула надоевший ей венок.
– Будьте осторожны с весенним солнцем, – посоветовала ей Пак.
– Hey, guys! We're damn hungry! – выкрикнул Дональд.
– We too! Si, fratello? – Сильвио хлопнул Владимира по плечу.
– Это не я! – кивнул тот.
– Ja, ich habe auch schrecklich Hunger[25]… – широко зевнула Ангела.
– Подойдёмте к ним, а там посмотрим, – решил Гарин. – Вперёд!
Они спустились с холма и, быстро прошагав по весенней, пестро цветущей долине, подошли к воротам лагеря. Они были трёхметровыми, деревянными, как и забор, огораживающий лагерь. Над забором вилась и блестела новенькая колючая проволока.
– Цзыю, – прочитала Пак два синих иероглифа на воротах.
– Свобода? – перевёл Гарин.
– Да.
– Так лагерь называется?
– Возможно.
С вышки, где торчал пулемётный ствол, их окликнули по-алтайски. Полиглотка Пак ответила на своём приблизительном алтайском. Вахтенный перешёл на китайский. Пак быстро представилась ему.
– О, нам как раз нужны врачи! – воскликнул вахтенный. – Наша мать Анархия заболела.
Прошли несколько долгих минут, прежде чем ворота отворились. Гарин скомандовал маяковскому, и тот вошёл на территорию лагеря. Остальные последовали за ним. Четверо вооружённых автоматами молодых длинноволосых людей приказали путникам спешиться. Подбежали три большие лохматые псины и залаяли на чужаков. Пока это происходило, прибывших обступили и другие люди. В основном они были молоды, разнообразно-легко одеты, и многие с огнестрельным оружием. Рослый парень с синими волосами и мормолоновой скулой приблизился и спросил по-китайски:
