Во всем, что не касалось финансов, он прекрасно подходил для почтенного старинного занятия. На заре взрослой жизни мистер Грешем, правда, оскорбил общество безразличием к семейному политическому направлению и в некоторой степени вызвал недовольство участием в выборах вопреки воле других помещиков, но тем не менее сохранил всем известное имя. Земляки сожалели, что молодой человек не стал тем, кем все хотели его видеть, и не пошел по стопам отца, но, испытав глубокое разочарование и поняв, что соседу недоступно величие политика, пожелали увидеть его великим на другом, более доступном, хотя и не менее почетном поприще. Все издавна знали мистера Грешема как прекрасного наездника и основательного охотника, понимающего толк в собаках, но в то же время нежного, как кормящая мать, к найденному выводку новорожденных лисят. С пятнадцати лет сквайр бесстрашно скакал верхом по всему графству, обладал прекрасным зычным голосом для призыва товарищей, знал кличку каждой собаки и для любой цели мог найти подходящий звук рога. Больше того, как было известно всему Барсетширу, Фрэнсис Ньюболд Грешем унаследовал доход в четырнадцать тысяч фунтов годовых.
Таким образом, когда окончил свой век хозяин прежний собачьей своры, человек весьма пожилой – что случилось примерно через год после последней попытки мистера Грешема одержать победу на выборах в парламент, – все партии сошлись во мнении, что самым приятным и рациональным решением станет передача собак в руки хозяина Грешемсбери. Впрочем, постановление охотничьего сообщества оказалось приятным для всех, кроме леди Арабеллы, а рациональным – для всех, кроме самого сквайра.
В это время мистер Грешем уже переживал серьезные финансовые затруднения. За те два блестящих года, в течение которых старались держаться наравне с сильными мира сего, супруги потратили гораздо больше, чем следовало. Четырнадцати тысяч должно было хватить, чтобы молодой член парламента с женой и двумя-тремя детьми мог жить в собственном особняке в Лондоне и одновременно содержать фамильное поместье. Однако Де Курси были очень богаты, и леди Арабелла предпочла следовать врожденным привычкам и ни в чем не отставать от жены брата – графини Розины. Но дело в том, что состояние лорда Де Курси значительно превышало четырнадцать тысяч фунтов в год. Затем прошли три выборные кампании, потребовавшие серьезных взносов за участие, а за ними последовали те дорогостоящие уловки, к которым неизменно вынуждены прибегнуть джентльмены, живущие не по средствам и неспособные урезать расходы настолько, чтобы восстановить материальное равновесие. В результате сложилось такое положение, что, когда свору охотничьих собак передали в Грешемсбери, мистер Грешем уже был откровенно беден.
Леди Арабелла бурно, многословно возражала против появления новой статьи расходов, но в то же время похвастаться, что муж жил у нее под каблуком, она никак не могла. Тогда ее светлость предприняла первую массированную атаку на старую мебель в доме на Портман-сквер, а в ответ впервые услышала дерзкое заявление, что абсолютно неважно, какая там мебель, поскольку в будущем ей не придется перевозить семью в Лондон на время светского сезона. Нетрудно представить диалог, выросший из столь многообещающего начала. Если бы леди Арабелла меньше раздражала мужа, возможно, он бы более взвешенно отнесся к тщетному противостоянию непомерному увеличению расходов на обустройство лондонского дома. А если бы он не потратил так много денег на занятие, которое ничуть не интересовало и не радовало жену, возможно, она сдержала бы упреки в равнодушии к столичным светским удовольствиям. Как бы то ни было, собаки прибыли в Грешемсбери, а леди Арабелла продолжила из года в год проводить в Лондоне по несколько месяцев, так что семейные расходы отнюдь не сократились.
