С каждой нанесенной раной он будет становиться еще яростнее, быстрее, и наносить все больше разрушений. Вплоть до того, что в один прекрасный момент я просто не успею увернуться.
Я начала отступать. С трибун едва доносились недовольные крики – их заглушали постоянные раскаты грома и моросящий дождь, который, тем не менее, не долетал до шкуры внезапного гостя каусса. Капли исходили паром еще за несколько метров до него. Кроме того, большое пространство манежа тоже начало заволакивать белесым туманом, пока откусывающим лишь ноги.
Хлопок – перемещение – еще один громовой звук – бросок. Увернуться. Перемещение, бросок, увернуться. Пламенем опалило плечо и кончик уха. Ничего, еще жива. Где-то за моей спиной уже должна быть стена, а недовольные зрители уже либо бросают гнилые фрукты, либо в ужасе бегут, подозревая, что подобным образом Цаг-Ду может выскочить и на трибуны.
Мои глаза сейчас не способны различить силовые линии, но, думаю, они там есть. Невидимая сеть, которой могущественный волшебник укутал каусс от стены до стены, мешая демону выскочить.
Тому самому демону, которого он и призвал.
Перемещение, прыжок. Бросок!
Каменная кладка ощутимо вздрогнула, когда кривое рыло демона протаранило стену. Потряхивая головой, он то раскрывал раскаленные чешуйки, то плотно прижимал их к шкуре, извиваясь всем телом. Затуманившиеся глаза снова отыскали меня, пасть раскрылась, издавая негромкое шипение, и в этот момент конец глефы ударил снизу, разрывая небо зверя и заставляя короткий темный язык биться в агонии.
Я отпустила рукоять, тяжело дыша. Еще чуть-чуть…
Краем глаза уловила, что под самой крупной плитой, сразу за приплюснутым затылком, снова разгорается испепеляющий огонь. И такое отупение нахлынуло, что я не отпрыгнула и не откатилась в сторону, а придавила едва ли не пылающую чешую раскрытой пятерней. В стороны, в последней предсмертной волне ярости вырвался инфернальный жар.
Боль.
Боль?
Осоловело закинув мокрую прядь волос за спину, я удивленно осмотрела руку. Кожа как кожа – покрыта ссадинами, виднеется сорванный мозоль на сгибе пальца, но… никаких ожогов.
Невидимый обладатель голоса, комментирующего каждое мое действие, едва слюной не захлебнулся. Я высвободила свое единственное оружие, сделала несколько шагов к центру каусса и подняла глефу над головой, даже не пытаясь смотреть в лица зрителей.
Сознание раскололось на несколько частей. Одна молила о пощаде и пыталась настойчиво заявить, что я-де маг, даже книжник, не мое дело драться с демонами на потеху публике. Вторая, более ехидная, замечала, что для этого не стоило становиться пиратом.
Мардские руны… та штука могла запросто сжечь мне кисть. Но не сожгла.
Быть может, не так уж и бесполезны мои закорючки?
Когда я покидала круг каусса, слизывая с губ соленый дождь, перемешанный с собственным потом, заметила, что один из солдат с недовольной миной передает в руки другого увесистый мешочек. Явно набит монетами. Заметив мой взгляд, воин буркнул:
– Лучше б ты сдохла.
– Здесь наши мнения не совпадают, дорогой мой, – ухмыльнулась я, показывая единственный клык.
– Не слушай его, Демон, – со смешком произнес второй. – Отличная работа. Оружие сдашь там же, где и получала.
Демон. Какая разница. Судя по Раэ, в каменном мешке можно гнить вечность. А вечности, как правило, безразлично твое имя.
