– Сложно уследить, – нахмурилась узколицая. – То есть, ты считаешь нас более жестокими и подлыми, чем ургахадцев? Весь народ?
Чака рассмеялась – визгливо, неприятно. Вообще, у нее не самый мелодичный голос на всем Кихча, как и у меня.
– Кого «нас»? Очнись… ты закована в цепи и едешь неизвестно куда. Скажи нечто подобное стражам, и они запинают тебя до полусмерти, наивный ребенок. Никаких «нас» нет!
– Или есть, – глухо проговорила Раэ. Чака не сдавалась:
– Прости, я ослышалась?
– Йилаан не виновата, что родилась здесь. Никто не может выбрать место своего рождения. Ни великие маги, ни мудрые провидцы… никто. И порой все, что остается у тебя – гордость за величие своей страны. Каким бы путем это величие не пришло. Конечно, людям вроде тебя это вряд ли под силу понять, – с последними словами холодный взгляд пронзил меня, словно какой-нибудь Ледовый Шип или еще что пострашнее.
Я скривила рот в ухмылке:
– В чем-то ты права, голубоглазка. Я – обломок корабля, что знай себе дрейфует по волнам океана. И мне совершенно безразлично, какой корабль для этого потерпел крушение.
– Как ты меня назвала? – бесстрастно спросила Раэ.
– Голубоглазка.
Чака хихикнула и прикрыла рот рукой, словно прося прощения. Игла отвернулась в сторону, будто сейчас должно было произойти что-то ужасное.
– Тот, кто не имеет родины, никогда не поймет того, у кого она есть. Ты ведь знаешь, что с меня снимут железо по прибытию – куда б мы ни ехали. Не боишься?
– Чего? – притворно удивилась я. – Я ведь не оскорбляла ни твою честь, ни твою родину. А глаз у тебя и в самом деле голубой.
Раэ будто бы смахнула с лица вуаль злости, которая начала проступать в течение нашей маленькой пикировки, и кивнула. Великолепный самоконтроль. Поучиться бы, да только я с каждым словом все дальше от возможности поговорить с ней по душам.
– Не стоит пробовать свои зубы на мне, серая. У тебя их мало.
Я медленно вдохнула, ребра тут же отозвались безмолвным протестом. Затем так же медленно выдохнула. Сказала:
– Постараюсь. Но обещать ничего не могу.
И добавила гораздо тише:
– А над зубами поработали поочередно почти все встреченные красноперые цирюльники, что б их демоны задрали.
– Да, нам как-то больше повезло, – усмехнулась Чака. Кажется, грозовые облака прошли стороной. Выражаясь не буквально, увы – спустя несколько минут солнце скрылось за пушистым хвостом серого небесного зверя, а окрестности затянуло пеленой мелкого дождя.
Когда Чакьяни улыбается, у нее заметна значительная прореха в зубах. На том же месте, где на верхней губе расплылся небольшой шрамик. Остальные все дома. Для квалииры это, вероятно, редкая удача – потерять только два зуба и обзавестись всего-то парой шрамов на лице.
С другой стороны, ее отгрызенная рука на второй чаше весов лишь подтверждает, что природа любит равновесие.
Капли стекали по черному металлу клети, облизывая насквозь проржавевшие заклепки. Если и есть что-то хорошее в таком положении, так то, что строитель не стал заморачиваться, обтягивая железом еще и верх. У нас есть крыша из толстых, крепких досок, стянутых темными полосами – кажется, бывшая дверь или что-то в этом роде. Сквозь едва заметные щели капает вода, но здесь, внутри, почти сухо.
Только ветер иногда заносит пелену мелких капель, бросая ее сквозь решетку.
До места мы добрались часов за восемь. Уже и дождь утих, но все ехали да ехали, трясясь в мелких колдобинах, пока дорога не пошла вверх, плавно огибая очередной холм. Она привела к небольшой, явно сделанной руками рабов площадке, на которой едва могла развернуться телега с запряженной лошадью, а справа виднелся черный зев шахты.
