Их путь оказался недалеким, едва они прошли от отдела милиции три квартала, как инспектор повернул на тихую провинциальную улочку с выщербленной булыжной мостовой и тротуарами из длинных каменных плит. Следователь был удивлен, он и не знал, что в городе еще сохранились такие ветхозаветные улочки, на которых время остановилось и казалось, что сейчас из-за угла выйдет городовой, а по булыжной мостовой звонко процокает лошадь, впряженная в пролетку с колоритным кучером на козлах. Просто удивительно, как эта улочка сохранилась в первозданном виде в большом, хоть и провинциальном, городе, закатанном в асфальт по самую макушку.
Однако на улицу, нарушая ее сонную ветхозаветность, выехала не пролетка, а убитая копейка, которая громко рычала мотором, скрежетала коробкой передач и оставляла за собой синий шлейф удушливого дыма. Копейка, покорно кланяясь капотом всем ухабам булыжной дороги, остановилась у старого трехэтажного дома, явного ровесника века. Дом окружали высокие раскидистые тополя. Едва заглох мотор копейки, как на улочке воцарилась прежняя патриархальная тишина. На лавочке, возле дома, положив на колени изуродованные артритом руки, зорко дремали старушки.
Инспектор вежливо поздоровался с ними и потянул за собой следователя во двор дома, он поспешил за ним, и они очутились в темном колодце двора, застроенного ветхими сарайчиками.
– Смотри, вот ее окно, – рука инспектора поднялась вверх и остановилась где-то на уровне третьего-четвертого этажа.
Глаза следователя послушно последовали вслед за рукой инспектора, и над следователем навис угрюмый дом, его первые два этажа были сложены из серо-коричневого камня, а с третьего по четвертый, – из темно-красного, подкопченного временем, кирпича. Под стать старым стенам были и широкие квадратные окна, с частыми переплетами, в свинцовых стеклах которых отражалось нависшее над домом угрюмое небо.
Следователь хотел уточнить, где же окно Верещагиной, но инспектор нетерпеливо дернул его за рукав и потянул дальше. Они вошли в подъезд, дверь в который никогда не закрывалась, поскольку эту дверь давно сняли с петель по причине ее ветхости, а новую не удосужились поставить, по скрипучей деревянной лестнице поднялись на четвертый этаж, и инспектор постучал в пятнистую от осыпавшейся краски дверь. Следователь прислушался и уловил, как в глубине квартиры что-то щелкнуло, послышались шаркающие шаги, и дверь со скрипом открылась.
На пороге появился божий одуванчик с седыми редкими волосами, в старом заношенном халате. Мигнув подслеповатыми глазками, божий одуванчик, прищурившись, узнал инспектора и без слов посторонился, пропуская их в квартиру. Было видно, что божий одуванчик так часто пускает инспектора в квартиру, что у него уже не осталось слов на привычные жалобы о бессовестной молодежи.
Коммунальная квартира встретила следователя запахом старости: мочи и резких кошачьих духов. Вместе с инспектором следователь пошел по длинному полутемному коридору, освещаемым скупым светом сорокасвечовой лампочки, затерявшейся в глубинах потолка. Коридор неожиданно повернулся налево, и они оказались в тупике.
В полутьме инспектор пошарил рукой по стене, щелкнул невидимым выключателем, и жидкий свет очередной маломощной электрической лампочки осветил тупик. Тупик оказался завешенным каким-то старым жаккардовым покрывалом, рисунок и цвет которого было невозможно разобрать в скудном свете. Инспектор приподнял покрывало и нырнул в открывшийся проем, он последовал за ним, и инспектор предупредил, осторожно, ступеньки, и следователь ногой нашарил ступеньки, одна, вторая, третья, четвертая, и они очутились на площадке с одной единственной дверью. Инспектор постучал в дверь. Никто не открыл. Следователь прислушался и уловил из-за двери звуки музыки. Инспектор еще раз постучал в дверь, и опять никто не открыл. Тогда инспектор с силой толкнул дверь, ригель старого замка выскочил из паза, и дверь широко раскрылась, вежливо пропуская их вовнутрь комнаты.
