Дарья Григорьевна даже привстала, вспомнив, как однажды при дележе привезённого отцом с базара большого медового пряника один из её братиков в нетерпеливости руку за кусочком протянул и под ножик пальцем угодил. Кровь брызнула фонтанчиком, пряник окрасила. На рёв родители прибежали. Никогда Даше не приходилось ранее видеть отца таким разгневанным.
«Хорошо, сухожилие тогда не перерезала. Затянулся порез, цел остался пальчик, – вновь пережила Дарья Григорьевна тот вспомнившийся со всеми подробностями давний случай, обрадовалась. – Вспомнила ведь! Жива, знать, память. Не отшибло!»
– Вот бы и парализованной правой стороне тела восстановиться! – воскликнула она после такой встряски, стала энергично массировать больную руку.
Утомившись, прилегла и вновь окунулась в своё прошлое.
…Единственной отдушиной от бесконечных домашних дел для Даши была школа, но недолго проучилась в ней. Только-только писать и читать научилась, как отец забрал её:
– Хватит с тебя и этого! Расписаться и деньги сосчитать можешь, и ладно… Дома дел невпроворот.
– Зря ты, Гриша, от школы дочку отлучаешь, – пытался отговорить его директор школы. – Она же, вижу, смышленая, к учёбе тянется. Каково ей будет необразованной-то?
– Не пропадёт! К чему ей грамота? И без того при её красоте отбоя от женихов не будет.
Верно он рассудил. Многие парни стали на юную красавицу заглядываться. Не успела Даша даже поневеститься, как сосватали её. И как раз директорский сынок, учившийся в институте, будучи на каникулах в деревне, настойчивее других оказался и добро на Дашу у Григория Тимофеевича получил…
Дарья Григорьевна снова привстала, растревожилась.
…Не совсем ко двору пришлась она на новом месте, куда после свадьбы перевезли из родительского дома её сундук со скудным приданым. Настороженно встретила её свекровь, неласково приняла, хотя и смогла перед народом спрятать недовольство за наигранной улыбкой. Вскорости своё истинное лицо показала, поучать стала, всячески укорять, отчего у невестки всё из рук валилось. Интеллигентный свёкор не вмешивался в женские дела, даже иногда, Даша слышала, одёргивал жену, но, по существу, и он был недоволен неожиданным выбором сына и считал его совершенно ошибочным.
Терпела Даша. Ждала окончания мужем учёбы, чтобы затем поехать к нему по месту его работы. Потому и мирилась с унизительным своим положением в чуждом для неё доме.
Понапрасну надеялась на мужа. Под влиянием матери он скоро сильно переменился в отношении к ней. В безграмотности стал её упрекать, иной раз даже дурой обзывал. Выискивал разные причины, чтобы как можно реже приезжать в родной дом. Потом и вовсе от жены отвернулся. Письмом сообщил ей, что сошёлся с другой, и на развод бумаги прислал, которые свёкор её, на радость свекрови, отнёс в сельсовет, где они год назад расписались.
Даша приняла всё как должное. Даже не сообщила мужу и его родителям о своей беременности. Молча собрала узелок и ушла домой, не взяв ни одной чужой вещички, кроме балалайки, по её просьбе на день рождения подаренной расщедрившимся мужем…
– Эх, балалаечка моя, старая подруженька… – пропела вдруг Дарья Григорьевна, здоровой рукой провела по груди, стряхнула с души, будто шелуху подсолнечных семечек, неприятные воспоминания.
– Оказывается, бабуля поёт, – удивился заглянувший на кухню Игорёк. – А я думал, по радио. Что празднуем?
– Вспомнила вот молодость, – смутилась Дарья Григорьевна. – Как твои дела, внучек?
