Долгий путь в никуда - страница 28



Я гулял в одиночку. Обогнув дом, проходя по приветствовавшей меня плотоядном «чваком» дорожке, навстречу улице, меня остановил запах. Бывает такое неуловимое чувство, никак не отпускающее душу, нашёптывающие из затопленного предрассудками подвала моей тёмной половины: что-то подобное с тобой уже происходило. Пониманием дежавю, именно так называется такое чувство, у меня в подсознании хранились ключи – запахи. Застыв, как громом поражённый, я втягивал ноздрями ароматы органического разложения неживой природы. Смердело выдержанной, промаринованной в жидкой ржавчине, прокисшей в знойных испарениях фекального коллектора землёй-грязью. Привлекательно, остро, отвратительно ново и до боли в потрескавшихся от мороза губах знакомо. Для меня и только для меня.

Отчего бы не подойти ближе? Посмотреть вблизи, что заставляет её так пахнуть. Когда я жил за городом, любил лазить по помойкам, свалкам, могильникам, выискивая разный интерес. Все мои сверстники увлекались делом сталкеров помойки. А что? Советская промышленность работала отлично, регулярно, на-гора, выдавая сверхплановые отходы, брак, просрочку. Наши загородные свалки ломились от ампул с будоражащим незрелое сознание подростков содержанием – с истекшим сроком годности. Помойки были завалены радиодеталями, нередко содержащими контакты на драгоценных металлах. И те и другие места скорбного посмертного хранения отходов жизнедеятельности человечества пестрели игрушками типа солдатиков – пластмассовых рыцарей, вся вина которых заключалась в неправильных обводах фигуры (заводской брак). Ой, много чего нужного можно было откопать. Что вы? А вы говорите. Ха.

Переезд в Москву не излечил меня от пагубной привычки копаться в грязи. Не думая, алча, трясясь от предчувствия (голова закружилась от ожидания), шагнул к люку. Пахло не из него, точно. Ароматы источала сама почва вокруг него. Присев на корточки, подобрав берёзовый прутик, стал его вкручивать в грязь. Сам не знаю зачем я так поступал. Моей рукой двигал капризный ребёнок – бог шаловливого детского сада. О боже! О боже мой! В грязи замелькали искры. Переливались грани, сверкали цвета. Из тела Димы Кашина меня выбросило, впихнув в образ придуманного мной, тут же на месте, кладоискателя. Я наткнулся на россыпь драгоценных камней, колечек, серёжек, отдельных звеньев золотых цепочек. Моя слабость. Моё сокровище. Лежит себе в грязи, безразлично блестит, никого не ждёт, никто ему не нужен. А мне удалось его отыскать. Отбросив прутик, я начал разгребать вязкую, словно слюна дьявола, землю пальцами, хватать-тащить ценности, не забывая любоваться каждой находкой подмигивающий то синим, то жёлтым, то красным на моей почерневшей ладони. Основную часть клада я выудил довольно скоро: не прошло и десяти минут, а карман куртки приятно округлился, наполнившись драгоценным грузом. На этом не останавливаясь, я облазил всю округу, всю грязь исполосовал граблями пальцев. Целый час убил и не зря. К первоначальной добыче добавил ещё половину от первоначально найденного добра. Кто-то, будто сеятель, разбрасывал вокруг люка коллектора камешки-колечки.

Ажиотаж золотой лихорадки спал после десятого, по счёту, круга вокруг люка. Прочесал по периметру. Прочесал вглубь, вширь, вдаль. Осталось рассмотреть находки. Горячка отпустила, трезвость оценки событий вернулась. Извазюкался страшно. Не впервой. Мама привыкла к моей неаккуратности с детства. Кое-как приведя себя в божеский вид, ушёл в тупик, образованный трубами и котельной. Приступил к осмотру.