– Не сердись, – тихо сказал Лайон. – Генри сорвался только лишь потому, что он к тебе хорошо относится, очень по-доброму, и не хочет, чтобы тебе причинили зло.
– Я и не сержусь, я просто растерялась.
– Поскольку сегодня все, похоже, лезут c непрошеными советами, позволь и мне предложить тебе свой. Никогда не суди ни о ком, исходя из мнения о нем окружающих. Мы все имеем несколько лиц и к разным людям относимся по-разному.
– Вы хотите сказать, что даже Гитлер мог быть нежен и добр c Евой Браун? – улыбнулась она.
– Что-то в этом роде. И Генрих Восьмой не убивал всех своих жен. Если я не ошибаюсь, у последней он вообще был под каблуком.
– Но Аллен на самом деле очень мил, – не сдавалась Энн.
– Не сомневаюсь. А вот и его дом, он действительно впечатляет.
Такси остановилось. Швейцар на этот раз был новый.
– Мы приехали посмотреть квартиру мистера Купера, – начала Энн.
– Мистер Купер меня предупредил, – кивнул швейцар. – Квартира на десятом этаже.
Энн отдала Лайону ключи:
– Я подожду вас внизу, в вестибюле.
– Ну нет! Мне нужна настоящая экскурсия, c гидом! Пошли, девочка. Я рассчитываю, что ты покажешь мне все прелести этой квартиры. Где лежит белье, как включается печка, где спрятан щит c пробками…
Она почувствовала, что краснеет.
– Но я сама была здесь только один раз, и то когда искала для вас квартиру.
– Все равно ты знаешь о ней больше, чем я, – весело ответил он.
Все в квартире Лайону пришлось по вкусу. Он даже стал утверждать, что ему нравится и вид толстяка из квартиры напротив.
– Он придает всему такой домашний вид, как будто мы старые соседи. После обеда я позвоню Аллену Куперу и поблагодарю его. Но сначала я должен отблагодарить тебя. Предлагаю обед в дорогом ресторане за счет Генри.
Они отправились обедать в «Барбарисовый зал». Ей понравился мягкий голубоватый полумрак, крошечные искусственные звездочки, мерцавшие на потолке, и уютные огромные кресла. Энн заказала херес. Все случившееся c ней за последние сутки свершилось так быстро, что поневоле она чувствовала какую-то нервозность и растерянность.
Лайон не старался ее разговорить, а легко и невозмутимо болтал о достоинствах новой квартиры, о том, как вкусна несолдатская пища, и вообще, что он теперь иначе смотрит и на саму «гражданскую» жизнь. Постепенно Энн начала оттаивать. Ей нравился его отрывистый британский акцент, нравилось смотреть ему в лицо, наблюдать за сменой его выражений, за его мимолетной улыбкой, нравилась сама успокаивающая атмосфера ресторанного зала.
– Тебе придется терпеть вмешательство Генри в твою личную жизнь, – говорил он, наклоняясь через стол, чтобы дать ей прикурить. – Но ведь он желает тебе только самого лучшего. Я вижу, что он возвел тебя на пьедестал, как богиню.
– Нет, это вас он туда поместил, – возражала она, – на пьедестал футов семьдесят высотой. В вас он видит будущую славу фирмы «Беллами и Беллоуз».
– Таково было его мнение четыре года назад, – сказал Лайон, – но за четыре года люди меняются.
– Мистер Беллами ничуть не изменил своего мнения о вас.
Он взял ее за руку:
– Энн, нельзя ли нам обойтись без «мистера»? Меня зовут Лайон, а «мистера» Беллами – Генри.
– Хорошо… Лайон, – улыбнулась она. – Ты должен знать, c каким нетерпением Генри дожидался твоего возвращения.
Она вдруг оборвала себя. Ведь это не ее дело. Никогда раньше она не вмешивалась в чужую личную жизнь. Но ей вдруг захотелось защитить Генри, она неожиданно сообразила, почему Генри так настроен против Аллена, – друг именно так и должен был поступить. Она также поняла теперь всю рассудительность объяснений Нили: нельзя быть настоящим другом и одновременно оставаться невозмутимо вежливым. Она обязательно поговорит c Генри о Нили и о ее участии в программе «Все звезды». Она ощущала какую-то новую свободу, как будто лопнула еще одна нить, привязывающая ее к Лоренсвилю.
