Мама заболела через несколько дней после его исчезновения. Ее сперва забрали в больницу, но она не смогла там остаться – она все ждала, что вернется Влад, вернется, а дома никого нет…
Убедительного диагноза так и не поставили, а все эти кризы, приступы и обострения никогда не водившихся у мамы болезней она в серьезный расчет не брала. Нервы? Да, она нервничала… Но в эти дни неизвестно, кому было лучше – ей, матери сбежавшего в поисках приключений Влада, или родителям тех ребят, которые никуда не бегали и остались в лагере…
– Что? – спросил Влад, и ледяные муравьи со щек перебежали на макушку, заставив шевелиться пропахшие костром волосы.
– Можешь повернуться, – сказала мама.
Она оделась и привела в порядок прическу; она выглядела с каждой минутой все лучше, и белый призрак, открывший Владу двери, отступал все дальше в его памяти, еще немного – и Влад поверит, что никакого призрака не было.
– В лагере отравились… – монотонно говорила мама. – Массово… Повариха под следствием… знаешь, грешили не то на крысиный яд в котле, не то на пестициды… там же поля кругом… Как раз самолет пролетал накануне, опылял… Комиссия работает… В хозяйстве клянутся, что ничем таким не брызгали, все безвредно… Директриса с инфарктом слегла… такая беда! Подумать только… Болтали про военные испытания, облучение, чего только не придумали… какой-то умник наркотики приплел… Ага, целый лагерь малолетних наркоманов, как же…
Мамины слова падали Владу на темя, холодные и быстрые, будто капли с ледяной сосульки.
– …легко отделались. Зато твой отряд, Владка, больше всех пострадал. Десять человек в больнице! А Димка… ты не пугайся…. Димка в реанимации… Я уж подумала грешным делом – лучше сыну в бегах быть… чем в реанимации… ты уж прости…
– Да уж, – сказал Влад непослушными, будто пластилиновыми, губами.
* * *
«Зачем ты это сделал?» – «Я хотел испытать себя на выживание, почувствовать себя настоящим… А если честно, я хотел посмотреть, как они будут без меня. Как они все – без меня…»
Они махали ему руками из окошек больницы. Потом спустились вниз в синих и серых халатах, вызывающих у Влада отвращение и жалость; через пару дней, выпущенные «на свободу», они храбрились и зубоскалили, топя в пошлых шуточках минувший страх.
…Началось с Димки и Ждана, Владовых соседей по палате, в несколько часов перекинулось на весь отряд, зацепило и соседей, но в меньшей степени. Слегли несколько учителей, подрабатывавших в лагере воспитателями. Болезнь проходила у всех по-разному, но общие звенья все-таки были: депрессия и слабость, тошнота и рвота, сильная головная боль, в особо тяжелых случаях – вот как у Димки – с галлюцинациями.
– Психотропное оружие на нас изучали, – авторитетно заявлял Антон, бывший Супчик.
– Секретные испытания на полигоне, – вторил ему Глеб. – А может, крысу в котле сварили.
– У девчонок все волосы повылезали, – вздыхал Ждан. (Влад рад был убедиться, что он не прав. Волосы у девчонок, конечно, пострадали, но до лысин было далеко, и слова Ждана оказались «полемическим преувеличением».)
Приятным сюрпризом для всех было полное и довольно-таки скорое выздоровление «отравленных». Только Димка Шило, к которому не пускали никого, в том числе Влада, по-прежнему оставался в реанимации.
Комиссия, расследовавшая происшествие в лагере, работала ни шатко ни валко. Что случилось и кто виноват – не знали, да и теряли надежду когда-либо узнать.
