Однако это не значит, что Адам регулярно не выводит меня из себя, к тому же он никогда не стесняется сказать мне, когда я ему досаждаю, а это бывает довольно часто, поскольку он считает помощь и наставления раздражающими, если они исходят от младшей сестры.
Мы не застрахованы от разрывов, которые возникают между братьями и сестрами, но наши родители умерли, когда Адаму было девять, а мне – восемь, и после этого мы слились воедино, как две половинки. Это был не выбор, а выживание. Так было с того дня, когда мы переехали из нашего дома в округе Уэстчестер в таунхаус нашей бабушки на Манхэттене.
До того трагического дня нас с Адамом десятки раз отправляли к бабушке – чтобы родители могли устроить романтическое свидание или, напротив, по словам Адама, чтобы они могли подраться, не нанеся нам увечий. Возможно, и то и другое по одному и тому же поводу. Но когда мы приехали в первый раз после того, как бабушка получила единоличную опеку, Адам настоял, чтобы все было по-другому. Только я и он.
Мы выскользнули через открытую входную дверь, спрятавшись между грузчиками, которые выносили кресла в стиле короля Людовика, чтобы освободить место для наших мягких игрушек и одинаковых кроватей. Пока мы спускались по известняковым ступеням, Адам держал меня за руку, прижав подбородок к груди, а я крепко стиснула зубы.
Через несколько минут мы нажали кнопку звонка у входной двери, будто были незнакомцами. Нам открыла бабушка, раздраженная, ведь она искала нас внутри.
– Пожалуйста, добрая госпожа, мы маленькие сироты, которым некуда идти. Не могли бы вы найти в своем сердце немного доброты, чтобы приютить нас? – сказал Адам.
Я склонила голову, чтобы скрыть распиравший меня смех. Адам ударил меня по ноге.
– Мы могли бы помогать вам мыть посуду и вытирать пыль, – продолжила я, уступая брату. – И у нас так много любви, которую мы можем вам подарить.
Бабушка стояла молча, словно и не замечала наше выступление. Мы ожидали, что она рассмеется или отругает нас за то, что мы занесли грязь в дом. Вместо этого бабуля коснулась наших голов и покачала своей. Ее глаза заблестели. Я услышала, как у нее запершило в горле, когда она велела нам войти и вымыть руки, так как обед скоро будет готов.
Она пыталась вести себя как обычно, но я знала, мы сделали что-то не так. Я обхватила руками ее живот и крепко обняла, прежде чем пробежать мимо. Потом я поняла: в тот момент я впервые почувствовала, что, несмотря на всю невыносимость моей потери, мне придется всю жизнь провести, ощущая неловкость, которую в моем обществе испытывают люди, когда слышат, что я осиротела во втором классе. Адам обрел новую жизнь, описывая в своих романах фрагменты нашей истории, а я, как хорошая девочка, держала все это в себе.
– Я так рада, что Адам успел к обеду, – говорю я Теду, когда он выходит из ванной, обернув полотенце вокруг пояса, наклоняю голову набок и вставляю в ухо сережку.
– Да, мы по-быстрому поиграли в корнхолл, пока ты плескалась в душе. – Тед копается в своем чемодане в поисках боксеров.
– Нет сил ждать, когда смогу наконец потусоваться с братом, – продолжаю я, приглаживая волосы на затылке.
– Эта рубашка подходит для обеда? – Тед держит в руках голубую рубашку на пуговицах, и я киваю. – Что вообще такое астрологический обед? Мы будем есть блюда по знаку зодиака?
– Крабы для Рака, – отвечаю я.
– Разве Рыбы – это не рыба?
