Я кое-как поднялась, стараясь опираться только на левую ногу, и приоткрыла дверь ванной. За ней была ванная. Хорошо. А закрывать я ее не буду – с открытой искупаюсь.
Отказываться от наследства – глупо, раз для любого, кроме меня, дом безопасен. Наверное, легко быть бескорыстной, если у тебя и твоих близких есть все необходимое. Но я живу в общаге без каких-либо надежд на собственное жилье, и работаю после лекций, чтобы не тянуть деньги из мамы, а к семинарам и экзаменам готовлюсь по ночам. Моя мама работает на двух работах, чтобы свести концы с концами. Нет, я не буду отказываться от наследства.
Я наделала предостаточно фотографий дома – в том числе нормальных жилых комнат. Хватит, чтобы сделать объявление и повесить в Сети. Но оставаться здесь ни одной лишней минуты я не стану. Все, чего я теперь хочу – это избавиться от дома, получить за него деньги и забыть о нем, как о самом кошмарном сне. Да, пожалуй, и самом увлекательном тоже… но уж лучше отказаться от приключений и остаться живой. В конце концов, у мамы, кроме меня, тоже нет никого, и она такого точно не заслужила. Ночное, с позволения сказать, приключение ясно показало, насколько опасен для меня этот дом. Что бы там успокаивающего ни писала мне двоюродная бабка. Пусть ее записки так и лежат в библиотеке – новые хозяева решат, наверное, что это черновик романа в жанре фэнтези. Пусть хоть издают его, мне плевать.
Выйдя из дома, я тщательно заперла дверь. Хромая и тяжело опираясь на перила, спустилась по ступенькам, отошла подальше и несколько раз сфотографировала фасад. Вот так. Теперь... в общагу, наверное?
Подумав об этом, я вдруг осознала, что за прошедшие два дня как-то незаметно успела привыкнуть к своей спальне, такой уютной и красивой, с ее пушистым ковром под ногами, просторной кроватью, но главное – с личным пространством, которое никто не может нарушить.
Нет, я вовсе не жалела о своем решении. Какой бы распрекрасной ни была спальня, шанс открыть из нее дверь прямиком в объятия зомби перевешивает все.
Но если Катька дома, она сейчас примется тормошить меня и расспрашивать. И тут же осчастливит меня совершенно мне сейчас неинтересными подробностями собственной бурной личной жизни. Придется что-то говорить ей… что? Что можно сказать об этом доме такого, чтобы Катька не вызвала психиатрическую неотложку? Получила в наследство, огромный, роскошный… подруга примется требовать показать дом, а то и устроить в нем вечеринку, пока еще не продала. Да я бы и сама, будь на ее месте, сделала бы так же. Особенно если показать фотки – а показывать придется, кто же поверит, что я не фотографировала?
А ведь еще придется как-то объяснять, почему я вся покрыта синяками и ссадинами, почему у меня содраны ладони, что у меня с многострадальной правой ногой и почему я не в той майке и джинсах, в которых уходила из общаги. И отчего лицо у меня опухшее, а глаза все еще покрасневшие после долгих вчерашних слез.
Я застонала, осознавая, что просто не готова сейчас ко всем этим разговорам.
А еще до общаги надо добраться. Дойти до остановки, дождаться автобуса, проехать через полгорода – скорее всего, стоя. А потом долго-долго подниматься по лестнице.
Я доковыляла обратно до ступенек дома и присела на них. Вытащила телефон, покрутила его в руках.
Потом открыла мессенджер и быстро написала: “Кать, сейчас ни о чем не спрашивай, ладно? У меня небольшой форс-мажор. На пару дней еще задержусь. Целую”. Быстро, пока не передумала, отправила сообщение и сунула телефон обратно в сумку.
