Дом, где весело и страшно - страница 3

Почти пристроенный к Хирургии, стоял самый зловещий корпус на территории – Корпус для больных СПИДом и туберкулёзом одновременно. «Оставь надежду, всяк сюда входящий» – так нужно было написать на двери Корпуса. Внутри я сам не был, но рассказывали, что тех, кто там лежит никуда не выпускают… только на крыльцо покурить. Я, честно говоря, ни разу не видел, чтоб оттуда кто-то выходил. Оттуда уезжали… вперёд ногами… прямиком в Морг на тележках для трупов.

Дальше – возле Безнадёжного Корпуса располагался гараж, где мужики весь день делали «незнамо, что» и ругались матом.

Потом – наша Терапия, о которой ты побольше узнаешь в ходе истории.

Ну, и, наконец, Морг. Иногда складывалось такое ощущение, что там никто не работает, и трупы не привозят, но это ощущение – иллюзия. Тела привозили регулярно, но чтобы больные не волновались, мимо Терапии тележки катили около пяти часов утра. Да – Морг работал. А прямо за забором останавливались трамваи. Так символично: «Следующая остановка – Морг».

3

Когда я приехал, в отделении был тихий час. Специально для меня открыли палату 204 б – большую и пустую. Последний посетитель там был около полугода назад.

Три палаты в ТДПО были мужские, три – женские. На А и Б делились только 203-я и 204-я. Кроме них в отделении были ещё 201-я – мужская; и 202 – женская. За поворотом – столовая, за следующим – отделение для самых маленьких, дальше – школа для туберкулёзников.

Прощаясь с домом, я взял с собой книгу Эрих Мария Ремарк «Время жить и время умирать». Если б ты знал, как я ненавидел читать! Но я подумал, что теперь всё пойдёт не так: я заживу тихо и спокойно в уголке с жёлтыми обоями в своей личной палате и уйду от мирской суеты в философию жизни. Я прилёг на койку и в палату вошли Спартак и Младший – два брата из соседней палаты 204 А: один фанат Спартака, другой – его младший брат. Они говорят:

– Ты откуда?

– Из Купавны.

– Какой диагноз?

– Туберкулёз… Это же туберкулёзник.

– А поточнее?

– Инфильтративный левого лёгкого. А у вас что?

– Не знаем. Нас пока что обследуют.

Я ещё подумал: «Заебись! Людей привозят в рассадник инфекции, чтоб подтвердить диагноз. Эх, Россия-мать!»

– Вы сами-то откуда?

– Нара… Наро-Фоминск.

– И сколько вы тут уже?

– Я семь дней, Младший – одиннадцать.

И тут в палату вошёл он: Серёга Карташов – низкий ростом, худощавый, коротко стриженый блондин семнадцати лет. Он учился в медицинском колледже, пока не слёг с температурой под сорок и не выкашлял гигантский ком кровавого желе, что говорило о его не лучшем состоянии здоровья. Врачи брали иглы и делали ему плевральную пункцию, что сочетало в себе диагностику и, от части, лечение данного недуга. Серый потом рассказывал: «Они с первого раза не попали! Они несколько раз прокалывали мне грудную стенку и плевру полой иглой. У меня Плеврит».

Он задаёт те же самые вопросы.

Я спрашиваю:

– А ты тут уже сколько?

Он отвечает:

– С октября. У меня плеврит. Я из Наро-Фоминского района, город Селятино.

Я думаю: вот сильный человек!! Почти полгода здесь. Но у меня-то туберкулёз, меня такая участь не настигнет:

– У меня тубик, мне сказали лежать месяц.

Серёга в ответ:

– Да-да… мне тоже сказали. Сначала месяц, потом два, потом – полгода. Это врачи – их так психологи учили.

Ясно! Стало быть, «врач» от слова «врать».

Я всё равно надеялся, что месяц пройдёт, и поеду домой.

Уже на следующий день я принимал лекарства и ходил в процедурный кабинет, где мне делали уколы Амикацина в ягодицу. А потом ещё Изониазид – в вену. Иногда иголка попадалась тупая и не могла проткнуть жилу, тогда медсестра надавливала на шприц, и тупой конец с хрустом проламывал сосуд. Изониазид в таблетках принимали все, чей организм его мог принять. Эти «барбитураты» производят уже лет 20 и за это время появились гораздо более действенные препараты, которые имеют менее обширный список побочных действий. Препараты, которых у нас, на территории России, нет и, наверно, не будет никогда.