Пока Тимофей заполнял пару бланков, а Вике подсовывали списки и расписки, из соседнего кабинета выглянул мужчина в форменной рубашке.
– Что там, Марина Петровна?
– Внучка Лизы приехала. Дом оформляет.
– А-а… Вот оно как, – сказал он загадочно и скрылся.
Через сорок минут у Вики в руках оказался временный акт на пользование имуществом до окончательного переоформления.
– Всё, детка. Осталось только паспорт в район отвезти и подписи поставить, – ласково проговорила Марина Петровна, – но ты не спеши. Обживись. Дом тебя примет – всё пойдёт гладко.
Когда они вышли на улицу, солнце лениво скользило по фасаду сельсовета, окрашивая бетон в тёплый жёлтый тон. Вика опустилась на лавочку у входа, держа на коленях аккуратно сложенные документы.
– Теперь ты, вроде как, официальная наследница, – сказал Тимофей, устраиваясь рядом.
– Странное ощущение, – призналась она, – я ведь… никому не была нужна. И тут – дом, земля, бабушка, которую я даже не знала.
– Иногда корни возвращаются к тем, кто потерян, – тихо ответил он. – Твоя бабушка долго искала способ тебе передать это.
– Но почему она меня не забрала? Почему тогда, когда я была совсем маленькая?
– Я не знаю всех причин, – Тимофей посмотрел на дорогу. – Может, думала, что так будет безопаснее. Или ей не разрешили. В те времена многое решали без объяснений.
Вика опустила взгляд, пальцы сжали край бумаги.
– Зато теперь я здесь, – произнесла она, как бы утвердив это вслух. – Наверное, не зря.
– Не зря, – подтвердил он с лёгкой улыбкой. – Пойдём в магазин. Вдруг тебя уже кто-то узнал.
– Никто меня не знает, – усмехнулась она.
– А вот и нет, – Тимофей прищурился. – В деревне помнят всех, даже тех, кто тут ни разу не был.
Дверь в сельский магазин зазвенела, и прохладный воздух с запахом муки, колбасы и свежего хлеба окутал их, как детское воспоминание. За прилавком стояла женщина лет пятидесяти с короткой стрижкой и цепким взглядом. Она бросила беглый взгляд на Вику – и застыла.
– А ты чья будешь? – с любопытством спросила она, чуть наклонившись вперёд.
Вика замялась, не зная, как правильно ответить. А потом сказала тихо, почти шёпотом:
– Я… внучка Елизаветы Казимировны.
Продавщица всплеснула руками и вытерла о фартук ладони:
– Да быть не может! Мы ж думали, тебя давно забрали куда-то…
Вика опустила глаза, не зная, как объяснить свою жизнь чужим людям.
– Меня не забирали. Я… выросла в интернате, – произнесла она честно. – Никто из родни не объявлялся.
Женщина заглянула ей в лицо, потом тяжело вздохнула:
– Эх, Лиза молчаливая была, про тебя никому и не говорила. Только раз как-то сказала: "Не всё потеряно, может, ещё вернётся…" А мы и не поняли.
Она вышла из-за прилавка и осторожно обняла Вику за плечи:
– Добро пожаловать домой, дитя.
Тимофей молча стоял рядом, сдерживая улыбку.
– Что возьмёте? – спохватилась женщина, вернувшись к делам. – Картошки? Яичек? У нас сегодня и творог свежий, и хлеб только привезли. Для своих – только лучшее.
Сумерки опускались на двор мягким фиолетовым покрывалом. Воздух был наполнен ароматом травы и дымком от далёких печей. Вика и Тимофей сидели на скамейке у старого стола, пили чай из термоса и делились впечатлениями о дне.
Вика что-то рассказывала, но вдруг замолкла, уставившись в сторону леса. Там, у самой кромки, стояла фигура – худой старик в белой рубашке с коротким руковом и кепке. Он казался чуждым пейзажу, словно вырезанный из старой фотографии.
