Дом на солнечной улице - страница 8

Когда я проснулась тем утром, в Тегеране шел снег. Снежинки собрались в уголках французских окон гостиной, скрадывая прямые углы оконных стекол мягкими белыми изгибами. К завтраку мама́н расстелила на ковре белую скатерть, а сверху положила лепешки наан, сыр ликван и разные сваренные Азрой джемы. Азра села возле самовара, чтобы разливать всем чай. По утрам она редко бывала в хорошем настроении, и то утро не стало исключением. Мама́н выловила несколько целых смокв из вазочки с джемом и положила в мисочку передо мной.

– Намажь на наан-о панир[6] и съешь после чая.

Мне не нравилось, когда мелкие семечки смоквы размазывались по хлебу. Они застревали между зубов, а я терпеть не могла чистить зубы после завтрака. Я откусила хлеба с сыром, отказываясь добавлять смоквы.

Она разрезала пару пополам и сказала:

– Надо съесть, Можи. Это полезно для здоровья.

На ней была сапфировая рубашка-дашики – подарок, который ака-джун привез из Мекки. Она не отрывала от меня взгляда ореховых глаз в ожидании, когда я проглочу инжир.

Я подняла половинку за хвостик и сказала:

– Но я уже наелась, мама́н. У меня уже живот болит. – Мама́н покачала головой. Ничего не оставалось, кроме как засунуть оплывшую полусферу в рот.

– Ты разбаловала девчонок, будто они шахские дочери из Мраморного дворца! – проворчала Азра.

Мама́н бросила быстрый взгляд на Азру и впихнула другую половинку мне в рот.

– Они просто привередливы в еде. Никак особенно я их не воспитывала.

– Не вредничай, Можи. Нужно доесть инжир, – сказала Лейла. Моей прямолинейной тете было семнадцать, и она только заканчивала старшую школу. В ее блестящих кудрявых волосах виднелись всполохи карамели. Она была обладательницей самой бледной кожи среди всех сестер и почти всегда носила брюки, которые прикрывали лодыжки и скрывали худое тело. Она внимательно следила за волнениями в стране и не боялась высказывать свое мнение мужчинам в доме. Хотя ака-джун никогда сам не ходил в школу, он хотел, чтобы дочери получили высшее образование и поддерживал их решение поступить в университет. Среди его дочерей Лейла была самой амбициозной и хотела стать врачом. Она усердно училась, чтобы подготовиться к экзамену в медицинский следующим летом.

– Люди из разных городов сообщают, что видели лицо аятоллы Хомейни на луне. – Лейла перевернула страницу утренней газеты, чтобы продолжить чтение статьи с главной страницы.

– Лейла-джан, неужто в газете нет ничего получше? – спросила мама́н.

– Есть, – сказала Лейла, складывая газету, – но неужто вы не хотите знать, что творится в стране?

– Конечно, хочу, – сказала мама́н, – но это не новости. Это ложь, постыдный трюк для эксплуатации чистой привязанности народа.

Саба бросила на мама́н быстрый взгляд, но ничего не сказала. Она была на год младше Лейлы, держалась сдержанно и редко присоединялась к жарким политическим спорам. А вот подобрать к своим макси-юбкам красивые серьги она никогда не упускала возможности, даже в ленивые летние деньки.

Мне было слишком мало лет, чтобы понять, что мама́н говорит Лейле, но по жестам теть и мамы я догадалась, что никто не хочет за завтраком обсуждать вчерашнюю ночь. Я встала и стряхнула крошки со своего вязаного шерстяного платья. Когда я побежала к двери, мама сказала:

– Ты куда, Можи? Ты не доела инжир.

– Я хочу пойти в комнату ака-джуна.

В холодные месяцы, когда дел в саду было немного, ака-джун вставал по утрам до рассвета и шел по Солнечной улице купить газету и пару свежеиспеченных лепешек наан на завтрак. Дважды в неделю он шел в свою стекольную мастерскую на Большом базаре Тегерана, чтобы присмотреть за работниками. В то утро он остался дома трудиться над бухгалтерскими книгами.