– Не слышал никогда, – сказал Номад.
Капитан только пожал плечами.
– В те времена, говорилось там, когда солнце ещё не раздулось, не стало красным и не поглотило внутренние планеты, жизнь существовала на одной из них, откуда, как говорят храмовники, мы все родом. Ставшее гигантом солнце испепелило одни миры, но дало тепло другим – лунам, в том числе и нашей луне, льды которой стали бездонными океанами. Незадолго до того, как мантия солнца коснулось обитаемой планеты, по подсчетам автора, примерно за десять тысяч лет, её покинул последний ковчег. Это были корабли, на которых уже не было людей, успевших найти себе новые дома. Там было то, что ещё можно было спасти: в том числе растения и животные, покидающие последним рейсом погибающий мир. Многие из этих ковчегов затерялись в космосе, какие-то упали на мертвые миры или в атмосферу Планеты. Вполне возможно, тот пласт железа на отмели Архипелага – остаток одного из ранних ковчегов.
– Получается, что они скитались миллионы лет? – уточнил Номад.
– Да, наполненные зверями и растениями, а возможно и людьми, – в том особом сне, секрета которого уже не знают наши чтецы.
– Не хотите ли вы сказать?…
Я пожал плечами.
– Наш океан необъятен – больше чем девять десятых всего мира. Сколько таких ковчегов могло бы лежать на дне, а сколько еще упадет? А сколько откроется внезапно, и странные звери проснутся и покинут своё убежище?
Я вдруг засмеялся, неожиданно даже для себя.
– Впрочем, всё это только догадки усталого толкователя.
Мы вышли на палубу.
В тёмном небе застыл огромный полумесяц планеты, величественный, рассечённый бурыми полосами, а к горизонту стремительно удалялся серп ближней луны, оставляя дорожку на глади океана.
– Рассвет близко, – сказал навигатор Номад.
Мы промолчали.
Где-то в неизмеримо далёких просторах океана рассекал плавниками тяжёлые воды его величественный новый хозяин.
Осколок угодил под плечо, царапнул лёгкое и прочно засел в рёбрах. Уже не так неприятно, как пару часов назад, но всё ещё ноет. Я пытаюсь удерживать автомат, но он всё время выскальзывает и бьётся прикладом об пол.
– Теперь оружие держать будет неудобно, – замечает сержант. Впервые хоть кто-то заговорил. Больше часа сидели молча.
Справа от меня Кроль. Это не кличка, это фамилия, хотя и несколько странная. У него тощая шея и узкий нос с синей яркой отметиной на переносице, поэтому я его и запомнил. Других ранений у него вроде бы нет. А ещё он из моего взвода. Остальных не знаю. Сержант тоже не наш, но у него до боли знакомое лицо. Вероятно, все сержанты просто похожи друг на друга как родные братья.
Я улыбнулся этой мысли. Рядовой напротив замечает и неодобрительно морщится, перехватывая автомат здоровой рукой.
– Пятнадцать минут до наступления, бойцы, – замечает сержант. По нашим рядам прокатывается неодобрительный ропот.
Я пытаюсь вспомнить исход последнего боя, но перед глазами какая-то рваная картина, словно я в огромном калейдоскопе болтаюсь среди странной серо-розовой мишуры, которая гремит сильнее, чем положено мишуре, и иногда этот грохот приобретает уж слишком человеческие звуки. Вероятнее всего, мы выбрались из ущелья. Я-то был в конце колонны, и уж если уцелел, то остальные точно должны остаться в живых. Вот только никого, кроме Кроля, не вижу.
Мы сидим в коридоре, в конце которого хорошо видна бронированная дверь. Вероятно, оборонительный бункер – за перевалом их много. Не могу вспомнить, кто притащил меня сюда, очнулся уже сидя у стенки с болью под лопаткой и автоматом на коленках.
