Пока я пытаюсь осмыслить сказанное, Данте входит в туннель.
– Идем. Не хочу ждать следующего полнолуния.
Даже если бы я хотела последовать за ним, то не смогла бы: от потрясения я приросла к полу.
Мама мертва. Ох, дайи! Сердце разрывается от сочувствия к отцу.
Лор говорил, что пары не могут жить друг без друга. Как поступит Кахол Бэннок? Попытается справиться с утратой или предпочтет стать вечно-вороном? Я эгоистично молюсь, чтобы он выбрал второй вариант, отчаянно желая оставить его в своей жизни. Внезапно я благодарна за обсидиановые стены: на какое-то время они не позволят ужасной правде проникнуть в сознание Лоркана.
– Фэллон? – В клетку входит Катон. Он больше ничего не добавляет. Не спрашивает, как я себя чувствую, нужна ли мне помощь. Однако в его серых глазах мелькают искорки, которые словно бы говорят: ему не все равно. Впрочем, должно быть, просто воображение разыгралось. Даже если сердце сержанта не такое же колючее, как заостренные уши, он тем не менее выбрал Реджио.
Я напоминаю себе, что он мне не друг, прежде чем успела проникнуться симпатией к еще одному мужчине, не заслуживающему моего доверия.
– Не хочешь вернуть себе магию? Ладно! – Однако не похоже, что Данте готов смириться с этим фактом. – Тогда будем еще месяц куковать под землей. А я-то думал, ты будешь рада выбраться из клетки.
У меня щиплет в глазах. Я моргаю, но уловка не помогает отогнать выступившую влагу.
– Боги, ты только что сообщил мне о смерти матери! Дай мне минуту, бесчувственный ты гульфик.
– Как ты меня назвала? – рычит он.
Я не утруждаю себя повторением – не из-за страха мести, а потому, что он явно прекрасно меня расслышал. Все-таки он чистокровный.
– Я пропущу твое оскорбление мимо ушей. И даже помогу достать тело твоей матери из Филиасерпенс… – Данте машет раненой рукой, словно указывая на впадину, разделяющую Изолакуори и Тарекуори, – …и позволю похоронить ее должным образом, если ты последуешь за мной немедленно.
Сердце пронзает воспоминание о словах Габриэле в тот день, когда он сопровождал меня в Изолакуори на прием с Данте: о том, что моя мама лежит на дне Филиасерпенс. По наивности я сочла его слова за предположение!
Я устремляю пылающий взор на Данте.
– Как великодушно с вашей стороны, Маэцца.
Хотя он окутан тенью, я замечаю, как играют желваки на его скулах.
– Фэллон, – тихо зовет Катон, и я жду его упреков, однако он лишь предлагает мне взять его под локоть.
Нет уж, больше не буду полагаться на мужчин. Возможно, я рано отказываюсь от Катона: вдруг у него есть вполне разумная причина помогать Реджио. Однако в данный момент мне не хватает ясности ума, чтобы определить степень его преданности. Особенно в присутствии стольких солдат.
Я прохожу мимо него, а затем и мимо стражи.
– Объясни-ка мне одно, – говорю я.
Король фейри наблюдает за мной с непроницаемым выражением лица.
– Что же?
– Зачем, во имя трех королевств, тебе освобождать мою магию? Ты же понимаешь, что едва я ее верну, то нарисуют печать смерти у тебя на сердце.
Его губы искривляются в надменной улыбке. Я скрещиваю руки на груди.
– Это не пустая угроза, Данте.
Его жуткие сапожища позвякивают, когда он шагает ко мне. Интересно, насколько острые эти металлические шпоры? Смогут ли прорезать кожу? Наверняка они не из железа, но вряд ли Данте понравится, если вонзить их ему в горло.
– Не сомневаюсь, именно этой печати ты попросишь Мериам тебя научить. Но, видишь ли, Фэллон, мой дед был не только грозным королем, но и прозорливым мужчиной.
