До получения квартиры мои родители десять лет прожили в общежитии и поэтому обстановкой не обзавелись. Большая комната (23 м²) с эркером, помимо книжных шкафов, была заставлена бестолковой мебелью, а слева от двери стоял круглый обеденный стол. На окнах висели гипюровые креповые шторы, на полу лежал разрезанный пополам большой ковер, а посередине комнаты висел оранжевый абажур.
Я спал на темно-зеленом диване в большой комнате. Через комнату – родители, и рядом – брат на раскладушке. Просыпался раньше всех. Вставать мне не разрешали, чтобы никого не будить. И я начинал рассматривать рисунки на обоях. Чудесным образом эти рисунки начинали преображаться и превращаться в картинки, фигурки, в целые сценки. То чертик с рожками, то чье-то копыто, а вот – чудо-юдо, а вот – огромная рыба, а вот – смешной человечек. Я вставал на колени на диване и начинал водить по воображаемым картинкам пальцем. Очень хотелось обвести их карандашом. До сих пор вспоминаю те обои и картинки: страшную морду – то ли черта, то ли кабана, на которую я старался поменьше смотреть, и дельфина, который проплывал прямо над спинкой дивана и успокаивал меня во время болезни.
Чтобы выскользнуть во двор – нужно нажать кнопку английского замка, ее я отодвину, но сам замок – очень тугой2. Можно, конечно, попытаться открыть замок, но будет грохот – придется тащить стул из комнаты. Нет, родители будут ругаться. И я опять отправлялся в путешествие по обоям.
Первой вставала мама, потом – брат, а я уносился во двор до завтрака.
Уже в школе, если я учился во вторую смену, мама будила меня перед уходом. Всегда одним и тем же утренним приветствием: «Вставайте, граф! Рассвет уже полощется!»
И я, если просыпался в хорошем настроении, отвечал:
И граф встает. Ладонью бьет будильник,
Берет гантели, смотрит на дома
И безнадежно лезет в холодильник,
А там зима, пустынная зима3.
Мама, уже в дверях, вкратце разъясняла, что я смогу найти в холодильнике. И далее иронически прокомментировав гантели, уходила.
Надо сказать, что граф имел и иное измерение, превратившись чуть ли не в главную детскую тайну. Рассказ моей второй бабушки о своем деде, царском генерале, показался мне недостаточно полновесным. И один точно известный генерал обернулся в тринадцать поколений генералов! Я не слишком хорошо знал, что такое поколения, но звучало очень красиво. Только избранные во дворе были допущены к этой тайне, и один из них, мой сосед Чан, в ответ признался, что он из рода армянских князей. Я подумал и решил, что мои генералы, как минимум, должны были заслужить графский титул. Так я стал графом и потомком череды царских генералов. В присутствии других ребят мы с соседом заговорщицки переглядывались и тихо произносили наш пароль: князь… – граф…
Если мое и Чана аристократическое происхождение было чистой выдумкой, то с нашим третьим другом – Анваром все было совсем не так просто. После появления заметки в газете «Неделя» мы узнали, что он – настоящий потомок хивинских ханов. Репортаж был посвящен его маме – хивинской принцессе. В те годы я страдал от сильнейших головных болей. Когда было уж совсем невмоготу, я приходил к Анвару. Его мама усаживала меня в кресло и начинала массировать виски. Боль уходила через несколько минут. После появления статьи я понял, что сказочные истории про нежность принцесс и «горошину» – никакая не выдумка. Не массаж, а невероятно нежные пальцы мамы Анвара как по волшебству излечивали мою головную боль.
