– Расскажи о себе, дитя, что ты за человек, сможешь ли ты ужиться в нашем славном обществе, не развратишь ли моих милых девочек?
Нежина почувствовала странное волнение, потупила глаза и еле слышно представилась, стараясь не забыть о том, кто она теперь:
– Моё имя Агата. Меня нашли…
Старуха насмешливо поднесла ладонь к уху, издевательски сощурила холодные глаза:
– Погоди, погоди, как ты сказала? А-га-та? Но такого имени нет в святцах, мы с девочками читаем их по пятницам, и никаких А-гат там нет. Любое существо поступает согласно своей природе, а что же ждать от того, чьего названия не знает даже святая книга? Или ты мне врёшь? Может быть, твоё имя звучит вовсе не так? Почему бы тогда нам его не услышать? Или его звук осквернит воздух?
Нежина неожиданно почувствовала, как её щеки заливает горячий румянец негодования, и испугалась давно забытого ощущения.
– По вашим правилам, – едва слышно прошептала девушка, – не только меня стоит опасаться, Вашего имени в этой книге я тоже не припомню.
Старуха стукнула сухой ладонью по столу так, что многочисленные блюда и бокалы зазвенели. Девочки в зале окаменели, лишь Барыс, верный спутник старухи по-прежнему весело грыз кость и тихонько улыбался.
– Непозволительная дерзость! Ты, видно, ещё не поняла, что недостойна даже сидеть за столом, и находишься за ним исключительно по моей милости! Ты лишь кость в горле у паршивого пса, и место тебе рядом с папашей!
Сухой палец старухи уставился на поганое ведро под столом, куда сваливали остатки пищи, чтобы потом отдать их собакам.
– Но я… я только…, – от испуга пришедшая в себя Нежина попыталась было что-то сказать, хотя толком не знала что, но старуха прервала её.
– Молчать! – взвизгнула она так, что тонкое стекло бокалов затрепетало. – Я не желаю слушать гадкое испорченное дитя! С этого момента ты не человек, ты цифра, бесполезная единица в ряду таких же бесполезных единиц!
Пучок на голове старухи растрепался, руки тряслись, лицо кривилось, будто мадам Гроак вот-вот хватит удар. Но как только её припадок достиг пика, старуха неожиданно словно проснулась, выдохнула ярость и, вновь надев маску благообразной пожилой леди, уселась на стуле и принялась за еду.
– В стенах нашей скромной обители, дитя моё, – размеренно и ровно проговорила старуха, с привычкой к умеренности, создавшейся годами, аккуратно накалывая водянистую и бледную горошинку на зубец серебряной вилки, – есть только один закон – моё слово. И никому не позволено перебивать меня, тем самым нарушая закон. Я думаю, ты скоро запомнишь это, а пока что ступай наверх: я вижу, ты не голодна.
По напряжённым спинам девочек Нежина поняла, что лучше повиноваться.
– Да, и ещё, дитя №7. Раз уж у тебя появилось незапланированное свободное время, будь добра, хорошенько изучи свод правил: он весьма предусмотрительно лежит в левом верхнем ящике тумбочки.
Старуха брезгливо выбросила содержимое тарелки, стоявшей перед Нежиной, в камин. Дразнящий запах жареного мяса наполнил залу, жаркой волной провожая девушку к выходу.
Действительно, в указанном месте оказался весьма потрёпанный листок, снизу доверху заполненный странно вытянутыми буквами.
Свод правил гласил:
1. И непослушание получало праведное воздаяние.
2. Труд даёт свободу для того, чтобы трудиться ещё больше.
3. Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой.
4. Распущенность – мать всех пороков.
