5. Молчание – первая добродетель.
6. Кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира.
7. Имя директора свято, его слово незыблемо, его решения всегда справедливы и не подлежат сомнению.
Ночью Нежина тихонько плакала в подушку. Кажется, когда-то спальня была бальным залом: здесь танцевали – кое-где рассохшийся паркет был вытерт сильнее; играла музыка, возможно, даже фортепиано стояло на месте соседней койки – на полу остались характерные вмятины; шампанское лилось рекой – на потолке следы от пробок и на стенах желтоватые потёки; а может быть, здесь любили петь – акустика позволяла, любой звук гулко разносился по помещению, дрожа в углах. Всхлипы многократно усиливались и бились о потолок и стены.
Но из кроватей не доносилось ни единого шороха: девочки, как одна, в длинных, до пят, ночнушках, лежали на спине под тощими одеялами, сложив руки поверх них и закрыв глаза. Только рыдания звенели, как бубенцы, отталкиваясь от стёкол.
– У неё очень тонкий слух, – еле слышно донеслось с соседней кровати. – Если ты не заткнёшься, то накажут всех. Если не можешь, прикуси подушку – это поможет приглушить звук.
Нежина оторвала от подушки покрытое слезами, красное, мятое лицо, но все девочки лежали по-прежнему, ровно и с закрытыми глазами. В неярком, но непотушенном свете их грудные клетки синхронно поднимались и разом опадали.
В тёмное оконце глядела низкая зимняя луна, исчерчивая высокий потолок бледными полосами лунного света. На окнах нет решёток! Это значит, что она может попробовать убежать! Но не сейчас, не сейчас. Слишком тихо, слишком опасно. Надо дождаться удобного случая. Широкий мир за окном манил её к себе, но одновременно и пугал, ведь теперь там, в этом мире, она будет совсем одна. Но она справится, в этом Нежина не сомневалась.
И пленница Дома-Под-Горой сама не заметила, как уснула, лежа на плоской подушке и глядя на луну, которая представлялась такой далёкой и такой свободной.
Утро прозвенело гонгом в шесть часов. Темнота за окном не рассеялась, но скудный завтрак, состоящий из запаренной овсянки и жидкого чая, уже слабо дымился на столе.
Старуха, как всегда, молча и рассеянно наблюдала за девочками, сосредоточенно жующими с опущенными головами. В конце завтрака она, откашлявшись, огласила список работ на сегодня.
– Дитя №1, дитя №2- на кухню. Сегодня чистка кастрюль, и пора уже использовать лук: запах луковиц нестерпим, они гниют, поэтому на обед следует приготовить луковый суп и пюре.
Первая пара девушек, одинаковых, как близнецы, встала и молча направилась к кухне.
– Дитя №3, дитя №4 – в коровники. Дитя №5, дитя №6 – уборка, и будьте так добры, до блеска натереть воском пол в моей спальне. Дитя №7- хворост.
Но в этот раз никто не встал, потому что за столом осталась только Нежина.
– Дитя, ты не слышала меня? – мягко спросила старуха, по-прежнему внимательно изучая список.
Нежина вяло ковыряла несъедобную кашу. Не отрываясь от этого увлекательного занятия, она пробурчала что-то вроде: «У меня есть имя».
Старуха на минуту опустила список и внимательно посмотрела прямо на девушку. Нежина не могла этого видеть, поскольку была слишком поглощена размазыванием каши по тарелке, но взгляд старухи, тяжёлый и немигающий, она ощущала: он давил на плечи. Поэтому ещё ниже опустила голову, словно пытаясь спрятать её в тарелке.
– Имя ещё нужно заслужить, а пока что у меня больше поводов окрестить грязь из-под моих ногтей, слава богу, что её у меня не бывает, – медленно и чётко произнесла мадам Гроак. – Твоё имя на данный момент – глупость, лень и испорченность. Выбирай любое, какое нравится. Да и потом, для твоего положения у тебя слишком болтливый язык. Но и это очень легко вылечить. Так что, мне выписать лекарство?
