Черноволосый красавец предостерегающе поднял плеть, привычно заломил руки девушке за спиной, не обращая внимания на её ненавидящий взгляд и крики, затем поднял юбки пленнице и связал их узлом над головой. Нежина билась и рычала как раненый зверь, но жёсткие руки прижали тело к полу, не давая сопротивляться. Ярость, неизведанное до этого момента чувство, всколыхнулась в её душе, она неистово рванулся вперёд, крича что-то страшное: так воет волк, попавший в капкан и брошенный стаей, так вопят накопившиеся обиды. Она не могла больше маскировать свою сущность с такой же лёгкостью, как это делала в интернате, потому что под рукой больше не было рупора – Агаты.
– Для первого раза десять палок. Считай, Барыс.
Палка разорвала воздух с глухим свистом, резко опустившись на разом засаднившие ягодицы. Нежина зашипела от боли, извиваясь всем телом.
– Тихо! – прикрикнул слуга. – Раз.
Снова свист и снова боль.
«Ни за что не закричу!»
– Два. Сильнее, госпожа, прошу вас.
Как при первом прикосновении не ощущается разница между очень холодным и очень горячим, так и она с первого взгляда, с первого ощущения не смогла понять, с кем имеет дело. Зато теперь видела более чем ясно, что Барыс находил неподдельное удовольствие в истязании своих жертв как физическом, так и духовном
«Поганый выродок!»
Резкий звук, как щёлканье бича. Не снижая темпа, старуха монотонно пропела, будто читая молитву:
– Блаженны страждущие, дитя мое, ибо их есть царство Божие. Не правда ли, полнее всего чувствуешь жизнь только тогда, когда она начинает ускользать?
Даже голос не сбился. Палка же равномерно взлетала и опускалась.
Девятый удар.
– Хватит, прошу вас, перестаньте!
– Девять.
– Ещё раз, госпожа. Ещё раз! – приговаривал Барыс, с наслаждением вздрагивая каждый раз, когда палка впечатывалась в плотное тело. Его волосы растрпались, а на лице проступило ни с чем не сравнимое, почти звериное наслаждение.
Десятый удар отозвался таким звоном, будто старуха била палкой по чугунному колоколу. Довольный раскрасневшийся Барыс, удовлетворённо улыбаясь, развязал юбки, в которых пленница билась, словно бабочка в коконе. Истошно воя, Нежина отползла в сторону. Слёзы градом лились по её пухлым грязным щекам, капали на трясущуюся, как желе, грудь. Растрёпанные волосы спутались в один грязный ком.
– Ну-ну-ну, все позади, – Барыс присел на корточки и потянулся к пленнице.
Его руки чуть подрагивали, но лицо выглядело насытившимся и расслабленным. У мадам Гроак даже дыхание оставалось ровным, только голос, до сих пор глухой и монотонный, вдруг оживился, стал выразительным и звучным, будто напитался звонкостью чужого крика.
– Блаженны плачущие, дитя моё, ибо они утешатся. Я думаю, что теперь ты точно уверуешь в то, что кровь наследуется, а добродетель приобретается.
Одобрительно кивнув расцветшему от удовольствия Барысу, старуха повернулась, чтобы уйти, но звякнувшая цепь заставила её оглянуться. Из последних сил грязная, зарёванная Нежина бросила к старухе тело, как змея, и вонзила зубы в единственное место, куда смогла дотянуться, – её ногу. Гроак не вскрикнула, не поменялась в лице, просто ударила палкой по искажённому ненавистью лицу и, отступив в сторону, приподняла подол. На тонких костлявых ногах с почти прозрачной старческой кожей кое-где кровоточили ещё свежие укусы поверх старых, давно заживших. Сплошь покрытые рубцами ноги мелькнули лишь на секунды, но девушка, даже ослеплённая болью, смогла хорошо их разглядеть.
